– Что значит – еще раз?
– Моя жена долго и тяжело болела. Она заболела вскоре после переезда в этот дом. Он будто проклят!
– Она поправилась?
– Да, но это был сущий кошмар!
Создалось впечатление, что поэт переигрывает, но я сделал скидку на утонченность творческой натуры и решил с подозрениями в его адрес не торопиться. По крайней мере, до тех пор, пока не определится с диагнозом доктор Ларсен.
Тот вышел от Софи минут через пятнадцать мрачнее тучи.
– Ну что? – хором спросили мы с Альбертом.
Ларсен лишь поморщился в ответ и неуверенно откашлялся.
– Будьте добры воды, – попросил он после этого.
– Может, вина? – предложил поэт. – Или миссис Харди может заварить чай.
– Воды. Лучше воды, да…
Брандт отошел к буфету, а я спросил, до предела понизив голос:
– Все плохо?
Доктор взглянул мне в глаза и столь же тихо ответил:
– Никогда с таким не сталкивался. Общая слабость, боли, судороги, слуховые галлюцинации. У вас в роду ничего подобного раньше не случалось?
– Нет, – покачал я головой.
Вернулся поэт со стаканом воды.
– Так что скажете? – пожелал выслушать он диагноз, после того как доктор утолил жажду.
– Пока рано делать выводы. Я проконсультируюсь у коллег и приеду… скажем… – Ларсен достал из жилетного кармана часы и откинул крышку. – В четыре часа. В четыре, да. Пока симптоматика указывает на отравление, но некоторые моменты меня, честно говоря, смущают.
Альберт Брандт полез за бумажником и уточнил:
– Сколько мы вам должны?
Доктор Ларсен от оплаты отказываться не стал; впрочем, как не стал и задирать расценки.
Когда он спрятал деньги в портмоне, я спросил:
– Могу я поговорить с кузиной?
– Это едва ли получится, – ответил Ларсен. – Она приняла успокоительное и проспит несколько часов. Но кому-то и в самом деле лучше находиться при ней и менять компрессы.
– Я все сделаю! – вызвался Альберт Брандт, и доктор фыркнул.
– Когда вы последний раз спали, голубчик? – поинтересовался он, вновь достал часы и цепко стиснул запястье поэта большим и указательным пальцами. – Пульс ни к черту! Вам надо отдохнуть. Отдохнуть, да…
– Я не смогу заснуть! Только не сейчас!
– Сможете, голубчик! Сможете, да. И не спорьте! Я дам вам чудных капель…
Сколько Альберт ни протестовал, Ларсен заставил его принять микстуру и сесть в кресло. Когда доктор отошел ко мне, поэт уже умиротворенно посапывал, забывшись в полудреме.
– Что еще мне надо знать? – придержал я Ларсена за руку, не давая ступить на лестницу. – Это и в самом деле отравление? Ваша реакция…
– Есть подозрение на порчу, – огорошил меня доктор.
– Кто-то проклял Софи?!
– Возможно. Надо кое-что проверить, да. Обратите внимание на ее правую руку.
– Что с ней не так?
– Наблюдается некоторое почернение. Нехороший признак, но лишь косвенный. Присмотрите за ней, пока я не вернусь.
– Хорошо, – пообещал я, отпуская доктора.
Ларсен спустился на первый этаж, а я отправился к Софи. Та лежала на кровати в погруженной во мрак спальне и беспокойно ворочалась в забытьи. На фоне растрепавшихся черных волос лицо казалось белоснежно-белым, а хриплое и прерывистое дыхание вырывалось из груди с таким трудом, словно каждый вздох мог стать последним.
Мне сделалось не по себе.
Окна с распахнутыми настежь рамами были закрыты шторами, и хоть плотная ткань заметно колыхалась из-за сквозняков, воздух в комнате показался затхлым и спертым.
Я снял со лба Софи полотенце, смочил его в стоявшем у кровати тазике и вернул компресс обратно. Кожа кузины была сухой и очень горячей.
