Я усмехнулся.
– Оно и немудрено.
Фотограф хмуро глянул на меня и спросил:
– Что с Долиным?
– Какое вам до него дело? – ушел я от прямого ответа, постучал краешками паспортов о столешницу и, поскольку не горел желанием становиться мишенью для охранки, напустил тумана: – Но не советую работать с ним впредь. Просто дружеский совет.
Владелец салона приглушенно выругался и потер грудь с левой стороны.
– Легко вам говорить! – скривился он. – Если я не отдам паспорта, меня пришьют!
– Вы отдадите паспорта и будете жить долго и, возможно, даже счастливо, если только не наделаете глупостей.
Я поднялся из-за стола, надел пиджак и сунул паспорта в боковой карман.
– Постойте! – всполошился фотограф. – Но как же так?!
– Во сколько вы открываетесь?
– В десять.
– Буду к открытию, – пообещал я. – Если за паспортами придут раньше, попросите немного подождать. Рассказать о моем визите будет не самым умным поступком с вашей стороны. Поверьте, ничем хорошим это не закончится.
– Что помешает мне просто исчезнуть?
Я обвел рукой помещение.
– И бросить все это великолепие и ваших… моделей из-за людей, которых вы даже не знаете? Глупо. Хотя… если подумать и разобраться… а так ли важно ваше участие? Какая разница, кто отдаст паспорта?
Намек не остался незамеченным; владелец салона переменился в лице и поспешно открыл верхний ящик, но достал оттуда не разряженный револьвер, а всего лишь аптечный пузырек.
– Что с ними будет? – спросил он, положив под язык крупную белую таблетку.
– Их не арестуют, – просто ответил я. – Вас должно волновать только это.
– Годится… – удовлетворился таким ответом фотограф и, невесть с чего воспрянув духом, резко махнул рукой. – Убирайтесь с моих глаз!
Я не стал просить себя дважды и вышел за дверь. Встав на углу, внимательно оглядел перекресток и задумчиво постучал по выгоревшему на солнце рекламному щиту у крыльца салона, затем пропустил паровую повозку с заваленным мусором кузовом и отправился в пивную, где утром приметил кабинку с телефонным аппаратом. В надежде на лучшее позвонил оттуда в дом Альберта Брандта, но – черта с два! – состояние Софи заметно ухудшилось.
Я выругался и едва не рассадил трубку о стену, к счастью, вовремя сдержался и аккуратно повесил ее на рычажки.
Не стоит давать волю чувствам. Не стоит…
Надежда, что Альберт просто ударился в панику и сгустил краски, развеялась, как только переступил порог спальни. Там даже запах изменился, стал не просто затхлым, а каким-то неприятным и даже отталкивающим.
Пахло… смертью?
Ну нет, скорее все же болезнью. Тяжелой болезнью, чумой и лихорадкой вместе взятыми. Понятия не имею, откуда взялись такие ассоциации…
– Не знаю, что делать! Просто не представляю! – прошептал Альберт, опасаясь разбудить Софи.
Та больше не металась во сне, дыхание стало размеренным, очень редким и неглубоким. Я склонился над кроватью, поправил простыню, заодно проверил правую руку. Кожа оказалась холодной вплоть до середины плеча.
Я выпрямился и посмотрел на часы. Половина шестого.
– Доктор еще не приходил?
Поэт покачал головой.
– Нет. И даже не звонил, – вздохнул он и предложил: – Может, вызвать кого-нибудь другого?
– Подождем, – ответил я и уселся в кресло.
Порча – не та болезнь, которую лечат в больницах. При подозрении на магическую заразу человека помещают в карантин, а там уж как повезет. Выживет – хорошо, а нет – тоже невелика потеря, в крематорий очередей нет.
Искать целителя? Нарвешься или на шарлатана, или на провокатора Третьего департамента. Тут нужны связи…
Альберт покачал головой, сходил за стулом и поставил его напротив моего кресла. Так мы и сидели в полнейшей тишине, пока снизу не донесся стук в дверь. Поэт немедленно сорвался с места и выскочил из спальни. Вскоре он вернулся в сопровождении доктора Ларсена. Тот оказался изрядно запыхавшимся, светлые волосы растрепались и слиплись от пота.
– Тысяча извинений за опоздание! – произнес Ларсен, взгромоздив саквояж на журнальный столик прямо поверх стопки принесенной мной
