на туалетном столике рядом с зеркалом стояла откупоренная бутылка шампанского.
– Не рано начала? – спросил я, прикрывая за собой дверь.
– В самый раз! – заявила Ольга и протянула мне бокал. – Выпьешь?
– Не стоит! – отказался я, а танцовщица вдруг покачнулась, и золотистый брют выплеснулся на мой пиджак.
– Ой, прости! – смутилась прима, убирая бокал на стол.
– Дьявол! – выругался я и приложил к мокрому лацкану полотенце, но прима немедленно забрала его и заставила снять пиджак.
– Сейчас его почистят, будет как новенький, – пообещала Ольга.
Я едва успел вытащить из карманов пистолет и бумажник, прежде чем она вынесла пиджак в коридор.
Прима сразу вернулась обратно и рассмеялась:
– Расслабься! Ты весь такой напряженный!
Мне ее поведение ничуть не нравилось, так я об этом и заявил:
– Тебе еще выступать сегодня!
Ольга вздохнула и опустилась на пуфик.
– Мне страшно, Жан-Пьер. Знал бы ты только, как мне страшно!
– Все будет хорошо.
Танцовщица посмотрела на меня и с сомнением покачала головой.
– Ты не можешь этого знать.
– Разумеется, могу! – рассмеялся я и повторил: – Все будет хорошо. Даже не сомневайся! И не пей больше. По крайней мере, до выступления.
– Ладно, не буду, – пообещала Ольга. – Ты проводишь меня сегодня?
– Непременно. Извини, сейчас надо отлучиться, но я обязательно найду тебя вечером. Только больше не пей. И оставь у себя пиджак, заберу его позже.
Я шагнул к двери, но танцовщица вдруг вскочила и порывисто стиснула меня в объятиях. Легкий аромат сирени, тепло девичьего тела… Я непременно обнял бы ее в ответ, да только как дурак замер с пистолетом в одной руке и бумажником в другой.
– Иногда мне кажется, будто этот клуб проклят, – прошептала Ольга. – Что я заперта здесь как птица в золотой клетке, а кругами ходят неведомые твари! Тебе так не кажется?
– Нет, – ответил я.
– И тебе не страшно?
– Нет.
Меня мало что пугало. Страхи пронизывают жизнь человека от рождения и до смерти, а чего может бояться человек, который даже не знает, кто он такой? Страх так и остаться беспамятным навсегда? Нет, это, скорее, сродни зубной боли, которая не отпускает ни на минуту. Неприятно, но можно жить и так.
Боязнь умереть? А чем ценна моя жизнь? Ради чего цепляться за нее? Что заставляет это делать помимо инстинкта самосохранения?
Дьявол! Не о том думаю! Меня же обнимает Ольга Орлова!
За спиной скрипнула дверь, прима поспешно отпрянула, а я обернулся и оказался лицом лицу с Виктором Долиным. Газовый рожок в коридоре светил ему в спину, и высокий худощавый хореограф с копной светлых волос вдруг напомнил распушившийся одуванчик.
Только дунь – и вокруг закружатся белые пушинки.
Но не закружатся, конечно же нет. Напротив – сейчас Долин произвел впечатление человека жилистого и подтянутого, а вовсе не изнеженного сибарита, в образе которого он обычно представал на приемах.
– О! – многозначительно произнес Виктор. В руке он держал вешалку с моим уже почищенным пиджаком. – Это вы, Жан-Пьер! Премного о вас наслышан. Премного.
Ольга покраснела.
– Вот, Марта просила передать… – протянул хореограф пиджак.
– Позвольте! – Я переложил пистолет в левую руку, принял у Виктора вешалку и рассовал вещи по карманам. Ткань местами была еще влажной, поэтому надевать пиджак не стал.
Долин отступил в сторону, освобождая проход к двери, увидел откупоренную бутылку шампанского и закатил глаза.
– Ольга! Сколько раз мы уже об этом говорили!
Танцовщица не осталась в долгу и выдала полный театральной обреченности вздох.
– Ах, Виктор! Только не начинай снова!
Меньше всего мне хотелось оказаться втянутым в богемную ссору, поэтому я небрежно бросил на прощанье:
