– Если обставим все правильно, нас никто не заподозрит, – согласился я с предложением красавчика. – Но сначала надо узнать, что говорят на улицах.
– Займусь этим! – вызвался Антонио.
– А я разузнаю, где можно подкараулить Джузеппе, – предложил испанец.
– Только не лезь на рожон, – попросила Софи.
Бывший матадор лишь улыбнулся и потер перечертивший шею рубец. У него были свои представления о допустимом риске.
Вышибалы покинули клуб уже за полночь; я запер за ними дверь и вернулся в комнату Луки, с которым на это время осталась Софи.
– Иди спать, – отпустил я кузину и криво ухмыльнулся: – Ну или чем вы там собирались заняться…
– Не язви, – поморщилась Софи и попросила: – Жан-Пьер, скажи, что все будет хорошо.
Очень легко и просто сделать приятное человеку, когда тебе это ничего не стоит.
Я улыбнулся и с уверенностью, которой вовсе не испытывал, заявил:
– Все будет хорошо.
Софи поцеловала меня в щеку и пошла к поэту, а я тяжело вздохнул и покачал головой.
Сказать просто, да только слова придется подкреплять делами, и уж в этом ничего простого нет и быть не может. Впрочем, какой толк беспокоиться о грядущем, если ты никак на него не можешь повлиять и лишь реагируешь на внешние раздражители?
Я выругался и опустился в кресло.
Завтра. Все прояснится завтра.
Лука проснулся на рассвете, пожаловался на пересохшее горло и попросил воды.
– Голова раскалывается, – вздохнул он, напившись. – И ногу ломит, сил никаких нет.
Я ввел его в курс дела, и громила усмехнулся:
– Ну, пока вас не будет, я уж как-нибудь посижу на стульчике! – Он попытался встать с кушетки, но тут же скривился от боли и повалился обратно.
Пришлось накапать в стакан с водой лаунданума.
Опиумная настойка помогла, очень скоро Лука расслабился и даже изъявил желание позавтракать. Я спустился на кухню и нагрузил поднос копченым мясом, сыром, маслом, паштетом и вчерашней выпечкой. Вино брать не стал, ограничился парой бутылок сидра.
Когда Лука перекусил и на его бледное лицо вернулись краски, я забрал «Веблей» и отправился в каретный сарай. Там вытащил из самоходной коляски поэта собственный револьвер, отпер люк в полу и спустился к подземному каналу.
Два всплеска и тишина, только волнами набегают на осклизлую ступень круги. Вот это и называется концы в воду.
Кстати, о воде…
Я напоил распряженную из коляски лошадь и насыпал ей овса, а когда вернулся в комнату, Лука уже спал, его широкое лицо было покрыто испариной, а тяжелое дыхание вырывалось из груди с явственной хрипотцой. Опасаясь разбудить раненого, я вернулся в коридор и наткнулся там на Софи и Альберта. Поэту нужно было уезжать, пришлось вновь спускаться на задний двор.
Все время, пока раскочегаривался котел, Альберт Брандт ходил вокруг самоходной коляски и придирчиво осматривал ее со всех сторон, затем тепло попрощался с Софи и укатил восвояси. Заложив в проушины створок каретного сарая брус, я повернулся к кузине и с улыбкой заявил:
– Ну теперь, держу пари, он здесь еще не скоро объявится!
Софи смерила меня уничижительным взглядом.
– Ты плохо его знаешь!
– Не так всесторонне, как ты, факт, – кивнул я и ухмыльнулся. – Всесторонне, какое точное определение, согласись?
– Язви, язви! – мило улыбнулась в ответ Софи. – Посмотрим, как ты запоешь, когда я перезаряжу дерринджер!
– Туше! – вскинул я руки и уже на полном серьезе уточнил: – Твоя игрушка гладкоствольная, ведь так?
Хозяйка клуба кивнула, прикрыла рот ладонью и зевнула.
– Отдохни, а я пока присмотрю за Лукой, – предложила она.
– В этом нет нужды.
– Мне так будет спокойней.
Я подумал-подумал и спорить с кузиной не стал. Поднялся в кабинет графа Гетти, повесил пиджак на спинку стула и завалился на кушетку.
День будет длинным, отдохнуть и набраться сил вовсе не помешает.
Дьявол! Тогда я и понятия не имел, насколько длинным окажется это шестое сентября…
