Часть пятая
Людям прекрасно известно, что они умеют делать, а чего делать не умеют. Зачастую они заблуждаются в оценке собственных способностей, но знать – знают наверняка. Я такой роскоши был лишен. Сложно объективно оценивать собственные навыки, когда понятия не имеешь, чем занимался еще два года назад.
Когда я запрыгнул на водительское место самоходной коляски, то не разбирался с управлением ни мгновения. Утопил педаль, переключая движок на задний ход, и коляска начала медленно откатываться от фургона бандитов, который почти полностью перегородил проезжую часть. За спиной вновь послышались крики, я второй раз надавил ботинком на педаль и выкрутил руль. Колесо с каучуковой шиной заскочило на бордюр, экипаж подпрыгнул и легко преодолел невысокое препятствие.
– Стой, стрелять буду! – заголосили сзади, и сразу хлопнул предупредительный выстрел, но коляска уже миновала узкое место и вновь соскочила с тротуара на дорогу. От полицейского меня прикрыл фургон.
Скорость увеличивалась как-то очень уж медленно, я отыскал регулятор давления, добавил пара, и экипаж побежал по дороге куда резвее. Промелькнул один дом, второй, вновь послышались свистки, но коляска уже вывернула к Ярдену, проскочила перед носом басовито загудевшего клаксоном парового грузовика и помчалась дальше, обгоняя одну телегу за другой.
Оторвался!
Лихорадочное возбуждение отпустило; я сбавил скорость и на следующем перекрестке ушел на боковую улицу. Посигналил ковылявшей через дорогу старушке, обругал попавшегося на пути велосипедиста и вновь повернул, желая как можно быстрее вернуться в клуб. Над местом перестрелки уже дрейфовал полицейский дирижабль, и по соседним улочкам вовсю шарили лучи прожекторов, а красная самоходная коляска была слишком приметной, чтобы долго избегать внимания стражей порядка.
Именно поэтому экипаж поэта на заднем дворе я оставлять не стал и загнал его в каретный сарай. А оттуда сразу рванул в клуб.
– Как он? – с ходу спросил я, заскочив в кабинет Софи.
– Спасибо, со мной все хорошо, – ответил полулежавший на диванчике Альберт Брандт, сделал глоток коньяка и вновь прижал пузатый бокал к груди.
Лицо поэта после удара электрическим разрядником было бледным, и я бы ему даже посочувствовал, но мне было не до того.
– Лука! Что с ним?
Софи оторвалась от Альберта и соизволила ответить:
– Доктор Ларсен был в клубе, он уже оперирует его. Сказал, что опасаться нечего, все будет хорошо.
– Они на третьем этаже?
– Да.
Я взялся за дверную ручку, но остановился и посмотрел на поэта.
– Мсье Брандт, надеюсь, вы понимаете, что о некоторых вещах распространяться – себе дороже?
– Я сама все решу! – накинулась на меня Софи. – Иди!
– Постой, Жан-Пьер! – встрепенулся Брандт. – А как быть со «Стэнли»? Не думаю, что кто-то поверит в историю с угоном!
Поэт беспокоился по поводу самоходной коляски вовсе неспроста – останься она на месте перестрелки, и визит полицейских не заставил бы себя долго ждать. Поэтому я поспешил его успокоить:
– «Стэнли» – в каретном сарае.
– Отлично! – выдохнул Альберт Брандт и откинулся на подложенную под спину подушечку.
Для законопослушного гражданина он как-то слишком уж легко воспринял собственное участие в двойном убийстве. Впрочем, а успела ли ему рассказать об этом Софи? И если нет, как известие о двух трупах повлияет на тонкую душевную организацию творческой натуры?
– Кузина…
– Иди! – потребовала Софи. – Иди. Я сама со всем разберусь.
Я вернулся к столу, молча забрал початую бутылку французского коньяка и отправился на третий этаж. Там прошел в дальний конец темного коридора и распахнул крайнюю дверь. Операция к этому времени уже завершилась; Лука в беспамятстве лежал на кушетке, простыня на его груди поднималась и опадала в такт медленному дыханию.
Доктор Ларсен, долговязый, сутулый и светловолосый, спокойно насвистывал себе под нос незнакомую мелодию и протирал спиртовым раствором хирургические щипцы. Пиджак он кинул на один из стульев, закатанные рукава сорочки открывали волосатые предплечья.
– Как он, доктор? – спросил я.
– Мы знакомы? – насторожился Ларсен, поправив нацепленное на переносицу пенсне.
