– Велено ответа дождаться. – Мальчишка в нерешительности переминался с ноги на ногу, не уходил.
– Раз велено, значит, жди.
Август вскрыл конверт из плотной, с тиснением, бумаги, достал написанную корявым почерком записку. У Злотникова почти получилось вытравить из себя все мужицкое, но вот едва читаемый почерк подкачал. Однако же, прочесть написанное Августу удалось. Его приглашали на ужин в кругу друзей и близких. Значило ли это, что Злотников считает его близким? Иллюзий по этому поводу Август не питал и цену подобным словесным витийствам знал, но отказываться от приглашения не собирался. Теперь, когда решение принято, для него важно быть как можно ближе к своему врагу, наблюдать, подмечать слабые стороны, ждать.
– Передай, что приду, – бросил он, отодвигая от себя записку.
Мальчонка кивнул и, вздохнув с явным облегчением, выскочил из башни, а Август почесал за ухом вскарабкавшуюся к нему на колени кошку.
– В гости меня зовут, – сказал задумчиво, – на ужин в кругу друзей.
– …Пойдешь? – послышалось за спиной.
– Пойду. – Оборачиваться он не стал, лишь потер враз занемевший от холода затылок.
– И я пойду. – Выходить на свет албасты не спешила, так и осталась стоять за его спиной. Издевалась? Испытывала на прочность? Так ведь знает уже, что он ничего не боится. – Присмотрюсь там.
– Присмотрись. Только сама никому не показывайся.
За спиной хмыкнули совершенно по-женски, насмешливо, намекая, что не ему учить ее уму-разуму.
– И не убивай никого. – На сей раз Август не приказывал, просил.
– Не буду. Ты тоже никого не убивай.
– Я? – Все-таки он не выдержал, обернулся. Албасты стояла близко-близко, гораздо ближе, чем он думал. – Разве я могу? Я, старый, немощный пропойца?
Албасты улыбнулась, обнажая белые бескровные десны, кончиком косы почесала кошку за ухом и, отступив в тень, исчезла, в тени этой растворилась.
К ужину Август собирался тщательно. Из всей имеющейся одежды выбрал самую чистую, самую нарядную, даже ярко-зеленый шейный платок повязал. Когда-то он любил шейные платки, чувствовал себя в них избранным, обласканным музами. А когда в его жизни появилась Евдокия, прочие музы перестали его волновать, и шейные платки затерялись в недрах платяного шкафа. Старые, но еще вполне приличного вида ботинки Август протер куском ветоши, разгладил складки на сюртуке. Он не видел своего отражения, в башне не было зеркала, но чувствовал, что выглядит как шут гороховый. Вот и хорошо, когда-то раньше он именно так и одевался и самому себе казался элегантным.
Дом-химера, потревоженный и окончательно разбуженный людьми, в розовых лучах закатного солнца казался залитым кровью. Август моргнул, прогоняя наваждение, и, когда в следующий раз взглянул на замок, не увидел ничего пугающего. Если не считать то ужасное смешение стилей, которое он позволил себе при строительстве и которое так впечатлило Злотникова.
Дверь ему открыл лакей. Невысокий, с лицом, по-крестьянски простецким, он был выряжен в расшитую золотом ливрею и выглядел еще нелепее, чем сам Август. А из-за неплотно прикрытых дверей, ведущих в гостиную, доносились звуки музыки, кто-то играл на клавесине. Не слишком умело играл, бесталанно. Август перешагнул порог, замер, оглядываясь.
На клавесине играла пани Вершинская, отчего-то он думал, что это будет именно она. Не ошибся. Пани Вершинская сидела с аристократически прямой спиной, но когда всматривалась в ноты, длинную шею вытягивала некрасиво, по-гусиному. Лицо ее было сосредоточенным, тонкие губы поджаты, а строгий пучок на макушке нервно подрагивал в такт музыке. По случаю праздничного ужина серое шерстяное платье она сменила на синее бархатное, давно вышедшее из моды и, судя по всему, не единожды перелицованное. Пани Вершинская изо всех сил старалась произвести впечатление на хозяина дома, но тому не было до нее никакого дела.
Злотников, одетый дорого и, Август должен был это признать, элегантно, беседовал с градоначальником и его супругой. Градоначальнику Иннокентию Дмитриевичу Сидорову Август когда-то давным-давно, еще во времена Саввы Кутасова, был представлен, знал не понаслышке, что тот рвач и выжига, каких поискать. А женушку его, расплывшуюся, утратившую и формы, и дамскую привлекательность тетку, видел, кажется, впервые. Или просто забыл. Градоначальник с супругой слушали Злотникова очень внимательно, кивали, улыбались подобострастно, так, что не оставалось никаких сомнений в том, кто истинный хозяин города. Помимо них, в гостиной находились еще люди, все на вид весьма состоятельные и вальяжные. Наверное, деловые партнеры Злотникова из числа купцов и промышленников. Дамы их, жены ли, дочери ли, были одеты дорого, но по-провинциальному безвкусно. На их фоне наряженная в весьма элегантное жемчужно-серое атласное платье Мари казалась верхом совершенства. Даже некрасивость ее была не такой вызывающей, как обычно. При определенном ракурсе и при определенном освещении она могла бы даже показаться миловидной, если бы не взгляд, который она бросила на вошедшего в гостиную Августа.
Впрочем, Мари почти сразу же отвернулась, все внимание ее оказалось поглощено нелепого вида человеком, который держал ее за руку и что-то нашептывал на ухо. Человек этот был высок, болезненно худ и так же болезненно бледен. Бледность его невыразительного длинноносого лица еще больше
