– Хорошо. – Кайсы поглядывал на него из-под своей лохматой шапки. – Аппетит есть, значит, силы вернутся.
Они и в правду возвращались. С каждой ложкой похлебки.
– А что в городе? – спросил Дмитрий с набитым ртом. – Тихо?
– Каждое утро кого-нибудь да находят. Сегодня ночью тварь пастуха выпотрошила, как куренка. И стадо все положила, просто так, ради забавы.
Сказанное было странным: какие забавы у безмозглого зверя? Вот только был ли зверь безмозглым? Дмитрий помнил устремленный на него взгляд, и взгляд этот казался осмысленным, почти человеческим. Хоть и быть такого никак не могло. Верно, почудилось со страху. Он ведь испугался тогда не на шутку, ужас испытал такой, что до сих пор волосы от воспоминаний встают дыбом.
– А если облава? – спросил он, хлебным мякишем вытирая дно опустевшей миски. – Если его выследить и убить?
– Боятся людишки. – Кайсы пожал плечами, своим любимым ножом отрезал Дмитрию шмат сала, положил на краюху хлеба. – В лес теперь без особой нужды никто не ходит. Злотников, похоже, прав оказался, Водовозов от прииска своего откажется, потому как дураков больше нет шкурой своей рисковать.
– А Сергей Демидович, что же, от затеи своей отказываться не собирается? Не боится? – спросил Дмитрий.
Прежде чем ответить, Кайсы вытер лезвие ножа краем полотенца, а потом сказал неожиданно жестко:
– Ехал бы ты отсюдова, парень, пока не поздно.
– Уже поздно. – Дмитрий посмотрел на свои раны. – У меня теперь здесь личный интерес.
Он не бравировал и не кривил душой, когда говорил про личный интерес. Не сможет он после случившегося забыть обо всем и уехать, не разобравшись. Самому бы себе не простил такого бегства.
– Пускай фон Рихтер уезжает, если боится.
– Фон Рихтер, говоришь? – Кайсы глянул на него искоса, острием ножа принялся чистить ногти. – А профессор тоже никуда уезжать не собирается. Не нравится он мне, – добавил после небольшой паузы. – Нечисто что-то с ним.
– Что именно нечисто? – спросил Дмитрий.
– Не пойму пока. Считай, что это чуйка охотничья. Кстати, ты его ружье видел? Хорошее ружье, толковое, даром что выглядит как побрякушка. Темнит что-то профессор. Я его у реки возле лагеря видел, за день до того, как вы там объявились. Что ему одному так далеко от города делать?
– Не знаю. – Дмитрий и в самом деле не знал.
– И той ночью я ведь от костра отошел, потому что увидел, что его нет. Подумал, вот сейчас дурака зверь загрызет, а мне отвечай.
– А зверь едва не загрыз другого дурака, – сказал Дмитрий с невеселой усмешкой.
– Не уедешь из Чернокаменска? – спросил Кайсы, уже понимая, каким будет ответ.
– Не уеду.
– Значит, и в самом деле дурак. Когда беда случится, некого тебе винить будет.
– Ничего не случится. – Дмитрию вдруг стало жарко от накатившей злости. Кто он вообще такой, этот дикий мужик, чтобы учить его жизни?! А с волком – или что это был за зверь! – он сам разберется. Теперь это его личное дело!
Кайсы молча забрал миску и вышел, оставляя Дмитрия наедине с собственной неловкостью и растерянностью.
А вечером пришла Софья. Дмитрий почуял ее еще на улице. То есть не почуял, конечно, а услышал, узнал по походке, а потом и по голосу.
– Как он, Никитична? – спросила она шепотом.
– Слава богу, очнулся. Про тебя спрашивал.
И ничего он не спрашивал! Дмитрий, несмотря на жару, до подбородка натянул одеяло и тут же подумал, что выглядит полным дураком. Что уже прятаться, если она и так его беспомощность видела?
– Рудазов, ну ни на минутку вас одного оставить нельзя! – В комнату Софья вошла бодрым шагом, остановилась у кровати, уперлась кулаками в бока. – Вечно вы в какую-нибудь историю попадете!
Она улыбалась неестественно бодрой улыбкой, но взгляд ее был одновременно растерянный и настороженный, словно она не чаяла его больше увидеть.
Он тоже улыбнулся так же бодро и смущенно, сказал церемонно:
– Рад видеть вас, Софья Петровна.
– Как вы себя чувствуете? – От церемоний она отмахнулась, придвинула к кровати табурет, уселась.
– Хорошо. Замечательно, я бы даже сказал.
Но она не поверила, осторожно, точно опасаясь причинить Дмитрию боль, потрогала повязки. От ее пальцев пахло цветочным мылом и шоколадом. От шоколада он сейчас не отказался бы.
– У вас была такая рана… И кожа бледная, как у покойника.
Она и сама была бледной, под глазами залегли темные тени. Не удивительно. Если верить Никитичне, день она проводила на острове, а ночь с ним.
