словам, а он вдруг поверил, кивнул, соглашаясь.
– Режь! – велела Евдокия. – Больнее, чем есть, ему уже не будет, не бойся.
И Софья, крепко сжав зубы, чтобы не закричать, задрала на Рудазове рубаху, прочертила кровавую полосу поперек его груди – глубокую, длинную. И рука не дрогнула. Даже когда, соприкоснувшись с серебром клинка, кровь закипела, зашипела, точно кислота, а Рудазов совершенно по-звериному зарычал.
И почти сразу же все закончилось. Тело, еще мгновение назад бившееся в судорогах, обмякло, разжались пальцы, оставляя на ладонях следы от ногтей, попрятались вены. Софья всхлипнула, совсем как недавно Илька, прижалась ухом к груди Рудазова, прислушиваясь к биению его сердца. Сердце билось ровно и размеренно – живой! Точно живой, мертвый бы не стал гладить ее по голове, успокаивать.
– Не плачь, Соня.
– Значит, опять Соня? – спросила она и снова всхлипнула.
– Помутнение какое-то на меня нашло. – Он пытался шутить, но руку не убрал, гладил по волосам ласково, бережно.
– Точно помутнение. – Все-таки она заглянула ему в глаза, самые обычные, человеческие. – Ты нам жизнь спас.
– А ты мне. Кажется. – Придерживая Софью за плечи, он сел, потряс головой, словно бы стряхивая наваждение, сказал растерянно: – Не понимаю, что на меня нашло. Не помню ничего толком. Увидел, что вы с Илькой на конюшню пошли, решил следом…
– Зачем?
– Просто так, присмотреть. – Он подмигнул Ильке, спросил: – Напугал я тебя, малец?
– Меня – нет. – Илька расправил плечи. – Ее вот напугал. И лошадей. Они от тебя убежали.
– Странно. – Рудазов усмехнулся. – Лошади меня обычно любят.
– Меня тоже. – Софья спрятала нож в складках платья. – А тут лошадка наша понесла ни с того ни с сего. Она испугалась. Чего она испугалась?..
Рудазов не ответил, вместо этого снова погладил ее по голове. Бережно так погладил, словно она была сделана из хрусталя.
– Ты лошадь остановил. Просто поймал поводья и тянул. Мне показалось, она сейчас упадет на землю, что ты свалишь ее.
– Какой я, однако, отчаянный. Лошадей на скаку останавливаю… – Дмитрий продолжал улыбаться, но во взгляде его читалась тревога. А рана от ножа уже запеклась, и Софье показалось, что начала даже затягиваться. – Мой жеребец тоже нервничал, норов начал показывать сразу, как только я на него сел, а вот по-настоящему испугался, когда въехали в лес.
– Там был кто-то, – сказал вдруг Илька.
– Где? – в один голос спросили они с Рудазовым.
– В кустах. Я видел перед тем, как лошадь понесла, там кто-то прятался.
– Зверь? – Рудазов подобрался, и под кожей снова выступили исчезнувшие было вены. – Ты видел зверя?
– Не знаю. – Илька растерянно пожал плечами. – Мне показалось, что это был человек, но разглядеть толком я не успел. А у тебя такая силища! – вздохнул он уважительно и тут же добавил: – И глаза светились.
– Глаза, говоришь, светились? – переспросил Рудазов и осторожно потрогал свою рану.
– Белым таким светом, точно луна.
– Правда? – Рудазов посмотрел на Софью, и во взгляде его ей почудился страх, по-мальчишески беспомощный.
– Тебе было очень плохо. – От прямого ответа она ушла, носовым платком принялась стирать с его лица кровь.
– Это я помню. И способ для лечения ты выбрала удивительный. – Рудазов снова взглянул на след от ножа.
– Главное, что действенный. – Как она могла рассказать ему про Евдокию?! Поверил бы он ей? Не счел бы сумасшедшей? Не поэтому ли Евдокия исчезла, предоставила Софье право разбираться в случившемся самой? – Как ты себя чувствуешь? – Лучший способ уйти от неудобных расспросов – самой начать задавать вопросы.
– Хорошо… кажется, – говорил Рудазов неуверенно, задумчиво, хоть и выглядел многим лучше, чем пару минут назад. – Мне бы еще понять, что за чертовщина со мной приключилась.
Ей бы тоже понять. Но на раздумья нет времени, нужно возвращаться в поместье, пока их не хватились и не начали искать.
А Рудазов уже встал на ноги, помог подняться ей, сказал рассеянно:
– Лошади до конюшни раньше нашего доберутся.
– Скажем как есть. Наша лошадь понесла, а ты пытался ее остановить и поранился.
На самом деле, не так все было, но про светящиеся глаза и нечеловеческую силу вряд ли кто поверит. Вот Рудазов и сам не верит. Да и она, если честно, тоже. Показалось со страху.
Он молча кивнул, но руку Софьину из своей не выпустил. Наверное, это что-то значило, вот только она еще не знала, что именно.
Их отсутствие осталось незамеченным, гости еще не вернулись с прогулки по озеру, так что объяснять никому ничего не пришлось. Если только конюху.
