бока. Вниз по лестнице тащили его вдвоем, и волчья башка глухо билась о ступени.
– Как такое вообще может быть! – Мертвый волк напугал директрису, кажется, сильнее, чем мертвая повариха. Во всяком случае, за сердце она схватилась вполне искренне.
– Как-то так! – Демьян Петрович пожал плечами, велел Мефодию: – Отопри-ка дверь, выбросим его на улицу. С остальными волками тоже утром разберемся. Леха, потащили!
Снаружи было морозно и тихо, они швырнули волчью тушу в снег, вернулись в дом. Демьян Петрович проследил, чтобы Мефодий запер дверь, устало вытер вспотевший лоб, сказал:
– Ну, пока вот так. Вы, Аделаида Вольфовна, ступайте к себе. Если получится, поспите. До утра еще далеко. А мы с Алексеем подежурим.
Спорить она не стала. Наоборот, кажется, даже вздохнула с облегчением. Не стала она делать и еще кое-что. Не поднялась на второй этаж, не проверила, как там дети, не попыталась успокоить.
Алексей, дождавшись, когда они остались вдвоем с Демьяном Петровичем, предупредил тихо:
– Я схожу наверх, проведаю, как они.
– Там и оставайся. – Демьян Петрович опустился в глубокое кресло, стоявшее посреди просторной комнаты, наверное, некогда бывшей гостиной, кресло развернул так, чтобы видеть коридор, пистолет положил себе на колени. – Дети напуганы. Будет лучше, если ты останешься поблизости. И дров с собой прихвати. Ветки, небось, уже давно прогорели.
– Что мне сказать про повариху?
– Ничего пока. Просто скажи, что волков мы с тобой прогнали. Этого будет достаточно.
– Демьян Петрович? – Спрашивать о таком было странно, но он все равно спросил: – А о какой женщине говорил Марк? Как думаете, почудилось мальцу с перепуга?
– Почудилось. Как же иначе? – Вот только в голосе Демьяна Петровича на сей раз не было привычной уверенности.
Детей успокаивать пришлось долго. Нет, они не плакали и не кричали, они просто окружили Галку плотным кольцом. Каждый из них пытался подобраться поближе, взять ее за руку или хотя бы ухватить за край шали. Дети боялись, и страх их передавался ей самой, пробирал холодом до костей.
Галка не могла сказать, чего она больше испугалась: волков или рассказа Марка. А еще она боялась за самого Марка, боялась, что его накажут за эту ночную вылазку. Она как раз рассуждала, как защитить мальчика от гнева Аделаиды, когда в дверь постучались.
– Кто там? – спросила Галка голосом как можно более решительным.
– Это я! – отозвался из-за двери Алексей, и дети вздохнули с облегчением. – Я могу войти?
– Входи!
Он пришел не с пустыми руками, а с вязанкой дров, не говоря ни слова, подошел к печи, присел на корточки, открыл чугунную дверцу. Из-за пережитого страха они на время позабыли о холоде, а теперь вот снова вспомнили.
– Нам нельзя брать дрова, – тихо предупредила Галка.
– Почему? – Он обернулся, посмотрел на нее снизу вверх. – У вас тут холодно, как в погребе.
– Экономия. – Она дернула плечом. Стало вдруг обидно, что приходится отчитываться перед этим лихим и самоуверенным парнем. Что ему?! Вот он был, а вот и нет его! А расплачиваться за его самоуправство придется детям. Аделаида и без того зла на Марка, а тут еще и это.
– Отнеси дрова назад, – велела она решительно.
– Ты дура совсем? – спросил он обиженно. – Если сама не мерзнешь, о детях подумай.
– Я о них и думаю. Отнеси дрова назад. Или я сама!
Галка бы не уступила, сделала, как собиралась. Не получилось. Алексей встал, неожиданно крепко сжал ее руку, сказал почти ласково:
– Давай-ка выйдем, поговорим.
Не хотела она никуда выходить, но еще сильнее не хотела пугать детей, настороженно наблюдавших за их пикировкой.
– Мы ненадолго, – сказала она Марку. – Вы не бойтесь. Я буду поблизости.
В коридор она вышла с гордо поднятой головой и уже там со злостью вырвала свою руку из цепких Алексеевых пальцев. Она думала, он станет злиться, может быть, даже замахнется, а он вместо этого спросил:
– Что происходит, птичка-невеличка?
– Я не птичка!
– Хорошо, – он кивнул, – но все равно скажи мне, что происходит? Чего вы тут все боитесь?
Он не понимал. Да и откуда ему понять такое! Сытый голодному не товарищ…
– Мы ничего не боимся. – Чтобы смотреть ему в глаза, приходилось запрокидывать голову, а руками пришлось упереться ему в грудь. Уж больно
