– Может, гинеколог? Нет? Эх, мне бы гинеколога хорошего, да где ж его тут взять. Родить хочу, а все никак… Порченые – это детишки, которых забрали, а потом вернули. Только испортили.
– Как испортили?
– Ну, вот, скажем, беру я у тебя телевизор на время. Возвращаю, а в нем деталек недостает. Лампы там или транзистора. Вот так и дети.
– Кто забрал, Валя?
– Та кто ж его знает… – Она со вздохом порылась в глубоком кармане меховой жилетки и вытащила мятую пачку «Примы». – За грехи наши забрали, а потом вернули, чтобы окончательно добить… Вот ты из Киева, говоришь, а для меня Киев – как на другой планете. Я бы хотела поехать, Лавру посмотреть. Один раз, школьницей, была на экскурсии. Но не поеду.
– Почему?
– Как гири на ногах. Сидим, смерти ждем. День прошел – и слава богу.
Соля дошивала синий плащ для Лины Инверс, героини, в образе которой Мицке мечтала блеснуть на анимешном косплее в Киеве.
– Главное здесь – плащ и рыжий парик, – то ли Солю, то ли себя убеждала Мицке, – жилетку вот еще бы. А без красных штанов вполне можно обойтись, правда, Соломия Михайловна?
– Жилетку успеем. – Соля перекусила нитку, разгладила плащ на коленях. – Жилетку я тебе из своего старого пиджака сделаю.
– У меня есть красные штаны, – это Лиза вдруг подала голос. Она так тихо сидела между шкафом и балконом, что Мицке на время забыла о ее существовании. В отличие от Соли, которая прислушивалась к каждому вдоху-выдоху дочери круглосуточно, отчего почти перестала спать.
Лиза встала, распахнула шкаф и принялась шуршать целлофановыми пакетами. Это была первая ее активность с тех пор, как она вернулась домой, и Соля боялась пошевелиться, мучительно вспоминая, есть там все же красные спортивные штаны или они где-то в другом месте. Все смешалось после переезда, вещи лежали кое-как и где попало.
– Вот, – сказала Лиза. – Бери. – И протянула Мицке штаны.
Мицке осторожно взяла их и прошептала «спасибо».
– Не бойся меня, – равнодушно сказала Лиза и вернулась на свое место между шкафом и балконом. – Я не кусаюсь. Меня вообще здесь нет.
– Здрасьте, Соломия Михайловна, – нестройным хором сказали Кид-Кун и Данте, появившиеся в дверях на манер двоих из ларца. – Чего-то у вас в подъезде газом воняет.
– Тут постоянно чем-то воняет, – вздохнула Соля. – Газом, помойкой, кошачьей мочой. На редкость вонючий дом. Да вы проходите, сейчас чай поставлю.
– Нам эта мелкая нужна, – Кид-Кун кивнул на Мицке, которая успела завернуться в плащ и кокетливо выставила голую ногу. – Слышь, Мицке, мы тут приняли решение. В Киев никто не поедет.
Плащ сполз с плеч Мицке на пол.
– Как это?! – возопила она. – Я же уже за париком съездила! Ты же мне сам денежку дал!
– Нас тут двадцать семь человек анимешников, – сказал Кид-Кун, – и только у нас с Данте хватает денег на поездку. Ну ладно, положим, и у тебя с нашей помощью. Остальные не скопили, ну дети малые, что с них взять. Чего ж мы теперь – поедем, а они будут слюни глотать? Чего ты орешь, как потерпевшая? Они тоже костюмы шили, старались, между прочим. Не по-человечески это. Так что никто не поедет, мы так решили. Может, на будущий год.
– Блин! – дрожащим голосом сказала Мицке и села на пол с убитым видом. – Блин, блин, блин!
– А вы сделайте свой косплей. – Соля вышла из кухни с сахарницей в руках. – Хоть маленький, но свой. Пускай ребята свои сценки покажут, или что у вас там.
– И дефиле! – ожила Мицке.
– И дефиле.
Данте посмотрел на Кид-Куна:
– А что, зачетная мысль. Нафоткаем, выложим в Интернет. Я могу видео заснять на телефон.
– Вариант, – неуверенно сказал Кид-Кун и почесал подбородок. – А где?
– Я знаю директора дома культуры ТЭЦ, – вспомнила Соля и обрадовалась своей мысли. – Могу поговорить с ним.
– Да нет, Соломия Михайловна, – усмехнулся Кид-Кун, – спасибо вам, но видал я этот культур-мультур в гробу в белых тапках. Делать в нем косплей – себя не уважать. Разруха там и паутина, крысы дохлые. Кресла все поломанные лежат.
– А давайте в парке! – Мицке успокоилась, порозовела лицом и принялась грызть многострадальный ноготь указательного пальца, что было признаком обретенного ею равновесия. – В парке поляна большая перед памятником. Тепло, чего…
Теплые темные воды вокруг, только голова на поверхности, и только мечта о луне в голове. Пусть хоть какая-нибудь – худая,
