должна быть в трауре. Все решат, что ты совсем не скорбишь по…
Тут меня сзади обхватили две пухлые руки, обтянутые черным атласом.
— Бедное дитя, мы стра-а-ашно тебе сочувствуем! — Голос был сладкий-пресладкий. — Ах, сэр Питер, как ужасно, что мы видимся по такому печальному случаю! — Меня крепко стиснули еще раз и только потом отпустили.
Это оказалась высокая полная дама с густыми длинными локонами медового цвета. Лицо у нее было белое, будто тесто, с двумя пятнами румян на щеках. Рядом стояли две ее уменьшенные копии, только без румян. Та, что помладше, не унаследовала и роскошных волос матери — ее жидкие кудряшки облепляли голову, словно приклеенные.
— Это ее сиятельство Ольга, — сказал отец, прикоснувшись к руке высокой дамы.
Я сделала книксен и случайно толкнула младшую девочку.
— Прошу прощения, — сказала я.
Она не ответила и даже не пошевелилась — глядела на меня, и все.
— Это ваши очаровательные дочери? — продолжал отец.
— Мои сокровища. Это Хетти, а это Оливия. Через несколько дней они уедут в пансион для благородных девиц.
Хетти была постарше меня года на два.
— Рада нашей встрече, — улыбнулась она, показав крупные передние зубы. И протянула мне руку — будто рассчитывала, что я поцелую ее или склонюсь над ней.
Я растерянно уставилась на Хетти. Она опустила руку, не переставая улыбаться.
Оливией звали ту, которую я толкнула.
— Приятно познакомиться, — слишком громко сказала она.
Мы с ней были примерно одних лет. Между бровей у нее залегли складки — словно она постоянно хмурилась.
— Утешьте Элеонору в ее горе, — велела дочерям ее сиятельство Ольга. — Мне нужно поговорить с сэром Питером.
Она взяла отца под руку, и они отошли.
— Мы тебе очень сочувствуем, — заявила Хетти. — Когда ты разревелась на похоронах, я сразу подумала: «Ах, бедняжка!»
— Зеленый — не траурный цвет, — добавила Оливия.
Хетти оглядела залу.
— Красивое убранство, почти как во дворце, — надеюсь, я скоро там поселюсь. Наша матушка Ольга говорит, твой отец очень богат. Говорит, он из ничего деньги делает.
— Из воздуха, — уточнила Оливия.
— Наша матушка Ольга говорит, твой отец был беден, пока не женился на твоей матери. Наша матушка Ольга говорит, леди Элеонора и до замужества была богата, но твой отец сделал ее еще богаче.
— Мы тоже богатые, — сказала Оливия. — Богатство — большое счастье.
— Покажи нам дом, пожалуйста, — попросила Хетти.
Мы пошли наверх, и Хетти потребовалось везде совать свой нос. Она открыла платяной шкаф в маминой спальне, не успела я и слова сказать, и провела рукой по всем маминым платьям. А когда мы вернулись в залу, она провозгласила:
— Сорок два окна, и в каждой комнате по камину. Каждое окно, наверное, стоило целый сундук золотых джеррольдов!
— Хочешь, расскажем про нашу усадьбу? — предложила Оливия.
Мне было все равно, где они живут, да хоть в дупле.
— Приезжай к нам в гости, сама все увидишь, — сказала Хетти в ответ на мое молчание.
Рядом с нами был стол, уставленный блюдами с угощением — от зажаренного целиком оленя с рогами, увитыми плющом, до сдобных печеньиц, крошечных и кружевных, как снежинки. Я удивилась — когда Мэнди успела столько наготовить?
— Хотите перекусить?
— Да… — буркнула Оливия, но сестрица оборвала ее:
— Ах, нет-нет. Спасибо. Мы никогда не едим в гостях. От волнения совершенно пропадает аппетит.
— У меня аппетит не… — снова начала Оливия.
— У нас вообще очень плохой аппетит. Матушка даже волнуется. Но здесь все такое вкусное… — Хетти бочком пододвинулась к столу. — Перепелиные яйца, настоящий деликатес! Десять медных джеррольдов за штуку. Оливия, здесь их полсотни, не меньше!
Больше яиц, чем окон.
— Люблю печенье с крыжовником, — сказала Оливия.
— Нельзя, — отрезала Хетти. — Ну, разве только чуточку…
