Она оценивающе посмотрела на меня.
– До того как я начала читать, ты нравилась мне больше. Если бы не люди, мама была бы жива и сегодня. Наверное, в конце концов, я тебе ничего не скажу.
Глава двадцать четвертая
Будь то в моих силах, я бы душу из нее вытрясла. Вместо этого пришлось уговаривать:
– Разве моя смерть не покажется тебе слаще, если я буду знать лекарство и все-таки не смогу спасти сестру?
– Ты меня совершенно не поняла. Твоя смерть не принесет мне радости. Я стану скорбеть по тебе, еще когда ты будешь лежать, умирая. Но с твоей стороны мило думать о моем удовольствии. – В тоне ее сквозила ирония. – Однако сказать тебе – значит приблизить твою гибель. Мне будет неприятно, что ты знаешь, и это станет раздражать меня.
Она начала заводиться. Глаза ее сделались цвета меди, голос охрип от сдерживаемого пока огня.
– Я уже решила забрать два предмета из твоей сокровищницы. Если открою тебе лекарство, потеряешь еще два, что равноценно примерно неделе жизни. Ты готова принести такую жертву всего лишь за удовлетворение, что ты обладаешь знанием?
Я кивнула, хотя и напугалась. Но драконы не в силах провидеть будущее. Вдруг произойдет что-нибудь неожиданное?
– Хорошо же. Видишь Эйснанскую долину? – Она указала место на карте острием когтя.
Долина лежала между двумя высочайшими пиками Эскерн. Судя по карте, огрских стойбищ и грифоньих гнезд на этих пиках было больше, чем в любой другой части хребта. Как ни удивительно, неподалеку размещалось человеческое поселение. Сюрмик, деревня, отказавшая в помощи возлюбленной Друальта, Фрейе, когда на деву напали грифоны.
– Долину орошает высокий водопад, – продолжала Воллис. – Вода вроде бы падает с горы наверху, но это не так. На самом деле она спускается прямиком с принадлежащей фейри горы Зириат. Достигая земли, вода уходит в нее и нигде больше не вытекает. Глоток этой заколдованной воды излечивает «серую смерть», но только если больной выпьет ее на месте. Нельзя набрать воды во флягу и отнести твоей сестре, потому что так она утратит свою силу. А теперь ты должна отдать мне четыре предмета из своей сокровищницы.
Прошло еще три дня, для Мэрил последние дни перед лихорадкой. Для меня это были дни пытки – знать лекарство и не иметь возможности его применить.
Поначалу Воллис вроде бы не сердилась на меня за новые знания, хотя и забрала у меня вещи после рассказа. Напротив, я вдруг оказалась в фаворе. Она расписывала, как «обожает» мою вышивку, и продолжала осыпать меня дарами в гораздо большем количестве, чем отобрала, пока у меня в витрине не скопилось семьдесят пять предметов.
Но вот наступил рассвет четвертого дня, первого дня лихорадки из оставшихся трех у Мэрил.
Едва проснувшись, я потянулась за подзорной трубой, в точности как накануне утром и утром позапрошлого дня. Воллис, по обыкновению, наблюдала за мной. Не успела я поднести трубу к глазам, как она сказала:
– Твоя преданность сестре меня утомляет. – Голос звучал сипло от пламени. – Отдай мне подзорную трубу. Мы больше не будем в нее смотреть.
Не дожидаясь возражений, она выдернула трубу у меня из руки и заперла в том же сундуке, где и семимильные сапоги.
Я умоляла ее вернуть трубу. Клялась просить ее разрешения, прежде чем смотреть в нее, но ничто не действовало. Воллис велела мне работать над вышивкой. Пришлось повиноваться, хотя слезы застили мне глаза.
Теперь и мое шитье ее не удовлетворяло. И цвета-то я выбирала неправильно, и работала-то слишком медленно и недостаточно аккуратно. За утро мне пришлось отдать двадцать вещей. Оставалось пятьдесят пять, но этого не хватит надолго, если она продолжит отбирать их по двадцать зараз.
Драконицу снедало раздражение, она не находила себе места. Начинала рассказывать историю и обрывала. Принималась считать кос ти в сундуке и внезапно прекращала это занятие, оставляя их кучей на ковре. Выскакивала наружу, хлопала крыльями и забегала обратно.
К вечеру она забрала у меня еще тридцать предметов, включая Бесстрашный, «Друальта» и волшебный плащ. При таких темпах я не рассчитывала дожить до ночи.
За ужином она отобрала у меня волшебную скатерть.
– С этого момента я сама буду ей приказывать. – Она положила скатерть на землю. – Добрая скатерть, накройся, пожалуйста.
Ничего не вышло. Она повторила слова яростным шепотом. Глаза ее пылали красным. Я в ужасе мечтала, чтобы скатерть развернулась. Воллис выкрикивала слова, таращась на непокорное полотно. Крикнула снова, но на сей раз произнесла слова в правильном порядке. Скатерть развернулась и начала накрывать на стол.
– Так-то лучше. – Глаза Воллис успокоились, сменив красный цвет на золотой. – Но я передумала. Я не хочу есть сейчас. Добрая скатерть, благодарю тебя за эту прекрасную трапезу.
Скатерть закончила раскладываться, и начала появляться еда.
– Добрая скатерть, лучше бы ты меня слушалась. Добрая скатерть, благодарю тебя за эту прекрасную трапезу.
«Скажи правильно, – молилась я. – Скажи просто „прекрасную трапезу“».
