– Нет, – ответил он. – Уже много лет.
Я огляделась. Как он поддерживал контакты с внешним миром?
– Мне искин не нужен, – сказал Санчай, бросив на меня взгляд и подперев подбородок рукой. – В любом случае мне нравится быть одному.
Итак, перед нами сидел весьма эксцентричный тип. Впрочем, какая разница?
– Бенни, расскажите, что вам известно о погибшей лаборатории, – попросил его Алекс.
– В этих штуках нет ничего хорошего, – продолжал тот, словно не слышал этих слов. – С ними никогда не чувствуешь себя по-настоящему наедине.
Мне показалось, будто он насмехается над нами.
– Что вы хотели узнать?
– Про лабораторию.
– Ах да. Эпштейн.
– Да, именно.
– Это был намеренный поджог. Пожар начался возле лаборатории как раз в то время, когда ветер дул на восток.
– Вы точно знаете, что это сделали специально?
– Конечно. Все про это знали.
– Но об этом так и не стало известно.
– Все потому, что никого так и не поймали. – Он встал и взглянул на кофейник. – Почти готово.
– Как вы узнали, что это был поджог?
– Вам известно, что происходило в лаборатории?
– Я знаю, над чем они работали.
– Над достижением вечной жизни.
– Вообще-то, – сказала я, – я думала, что они говорили о продлении жизни.
– На неопределенно долгое время. Так они выражались.
– Хорошо, на неопределенно долгое время. И что дальше?
– Многие считали, что это не лучшая идея.
– Например? – Я сразу же подумала про общество Белых Часов.
Он снова рассмеялся. Тон его изменился – теперь он говорил так, будто обращался к ребенку:
– Некоторые не считают, что нам предназначено жить сколь угодно долго. Вечно. К примеру, с точки зрения группы местных прихожан, то, что пытался делать Даннингер – святотатство.
Я вспомнила, что где-то уже слышала об этом:
– Универсалисты.
– Были и другие. Помню, приходили люди из окрестностей, устраивали митинги, писали письма, собирали подписи под петициями, мутили воду. Я всегда думал, что именно из-за этого Даннингер и улетел.
– Думаете, он считал, что ему угрожает опасность?
– Не знаю, считал ли он, что его попытаются убить или сделать нечто в этом роде. Но его действительно пробовали запугать, а он, как мне казалось, был не способен противостоять угро зам. – Санчай вернулся к плите, снял кофейник, решил, что кофе готов, и разлил по трем чашкам. – И дело не только в религиозных деятелях.
– Кто еще? – спросила я.
– «Фонарщики».
– «Фонарщики»? Им-то какое дело?
«Фонарщики» были благотворительной организацией с представительствами почти в каждом крупном городе Конфедерации. Они пытались заботиться о тех, кто оказался без поддержки общества, – стариках, сиротах, вдовах. Когда обнаруживалась новая болезнь, «фонарщики» оказывали политическое давление там, где это было необходимо, добиваясь выделения средств на исследования. Несколько лет назад, когда лавина уничтожила маленький городок в Тикоби, местные власти позаботились об эвакуации выживших и возмещении им ущерба; но именно «фонарщики» долгое время заботились об инвалидах, утешали тех, кто потерял близких, следили за тем, чтобы дети получили образование. Уркварт и Класснер были «фонарщиками».
– Да, они сделали много хорошего, – сказал Бенни. – Можете не сомневаться. Но это не все. Если наступить им на мозоль, они могут стать фанатиками. Если они решат, что ты чем-то опасен – например, собираешься загрязнять реки или играешь со взрывчаткой, – приятного будет мало.
Кофе оказался неплохим. Запах был не слишком привычным для меня – возможно, из-за добавления мяты, – но в любом случае напиток был лучше того, что я пила у себя дома. Бенни покачал головой, сокрушаясь по поводу вероломства «фонарщиков» и непонимания людей вроде нас их истинной сущности.
