— Я провел всю жизнь, ведя осады, рыл окопы и разрушал города, поэтому ты так легко забываешь, что я наделен не менее проницательным интеллектом, чем остальные наши братья, — Пертурабо старался не выдать голосом, насколько такая невнимательность его обижает. — Может быть, я уступаю Магнусу в знании варпа, а Хорусу — в стратегическом гении, но зато я прекрасно умею пользоваться в своих целях тем, что другие меня недооценивают.
— Я никогда не совершу подобной ошибки, — улыбнулся Фулгрим.
— Еще как совершишь, — возразил Пертурабо и, резко отвернувшись, скрестил руки на широкой груди. — А теперь рассказывай свою сверхценную историю, ради которой моему легиону пришлось построить этот амфитеатр.
— Это рассказ о богах эльдар и об их войнах, — начал Фулгрим. — Рассказ о создании столь чудовищном и столь же прекрасном, что братья заточили его в темницу, вычеркнув из истории и памяти.
— Ангел Экстерминатус? — предположил Пертурабо.
— Да, — отозвался Вора. — Ангел Экстерминатус.
— И ты заставил меня создать Талиакрон, только чтобы пересказывать выдумки ксеносов? — Пертурабо начинал злиться.
— Это не выдумки. — Фулгрим, шагнув к брату, сжал его плечо. — Это реальность, которой самой ее природой было предначертано исчезнуть. Даже звезды были против нее, ибо оружию такой силы нельзя позволить вырваться на свободу.
Хотя Фулгрим и говорил с излишней помпезностью, ему все-таки удалось пробудить в брате любопытство. Пертурабо отлично понимал, как часто под маской легенды скрывается правда.
— Где это оружие?
— Ты знаешь, где. — Фулгрим, широко улыбаясь, посмотрел на затянутое пылевыми облаками небо. — Ты всегда это знал, брат.
Пертурабо тоже поднял взгляд к небу — и увидел кипящий водоворот варп-энергии. Звездный вихрь.
— Расскажи мне эту легенду, — приказал он.
В тени, которую отбрасывали нимфы с чашами-светильниками, за встречей примархов следили, опустившись на колени, двое. Но если зрители, до предела заполнившие ярусы амфитеатра, наблюдали за сценой с упоенным восторгом, то у этих двоих происходившее не вызывало ничего, кроме ненависти. И покров тени, и слой пыли на доспехах должны были сделать так, чтобы наблюдатели не привлекли подозрительных взглядов, но на самом деле такой опасности не было: на них никто бы не обратил внимания.
Более высокий из этой пары был облачен в темную броню, на которой все знаки отличия и символика легиона были скрыты под стратегически размещенным налетом пыли и кусками ткани, исчерканными ничего не значащими каракулями. На каждой пластине виднелось множество царапин и вмятин, которые техномастера с «Сизифея» так и не выправили. Воин смотрел на Фениксийца с неприкрытым отвращением, содрогаясь от усилий сдержаться и не броситься напролом, чтобы уничтожить убийцу Ферруса Мануса.
Воина звали Сабик Велунд, и он был из легиона Железных Рук.
Его спутник, более стройный, носил броню, чернее которой не было среди Легионес Астартес, причем дополнительно измененную так, чтобы уменьшить ее видимость во всех спектрах и свести к минимуму сигналы на любой длине волны. Его звали Никона Шарроукин — воин из Гвардии Ворона, виртуоз скрытности и палач предателей.
Оба привыкли действовать глубоко в тылу врага, но это проникновение было, пожалуй, самой рискованной операцией в их карьере — по крайней мере со времен Кавор Сарты и Криптоса.
— Меня тошнит от одного его вида, — признался Велунд, имея в виду Фулгрима, вызывавшего в нем омерзение.
Шарроукин, не отвлекаясь, все так же прижимал к окуляру шлема прицел матово-черного карабина-игольника; приклад оружия надежно упирался в его плечо. Карабин был модифицирован так, чтобы работать с разными боеприпасами и в разных режимах ведения огня, — компактный инструмент смерти, способный убивать беззвучно как издали, так и с близкого расстояния, поражая цель вихрем сплошных стальных игл.
— А ты не смотри, — посоветовал Шарроукин. — Слушай. Воспользуйся тем параболическим вокс-вором, что дал тебе Таматика.
— Он
— Пусть так, но он может записать их слова, — напомнил Шарроукин. — Брантан и остальные тоже захотят послушать.
Велунд подумал, что Шарроукину стоит напомнить, кто такой Брантан и как следует его называть. Он знал, что Ворон вряд ли примет замечание к сведению: все-таки у их боевых групп, сложившихся случайным образом и разрозненных, была слишком нестандартная организация, так какая разница, у кого какое звание? Но нет, разница была — особенно теперь, когда Ферруса Мануса не стало.
— Он носит звание капитана.
— Ну ладно, — вздохнул Шарроукин. — Капитан Брантан точно захочет услышать запись. У меня сложилось впечатление, что принимать решения на основе косвенных свидетельств — не в его характере. Даже если источником информации будет кто-то вроде тебя, друг мой.
