– Подумаешь, какая-то фелука. Наверное, греческие рыбаки вышли на промысел, за уловом гоняются.
– Когда ловят рыбу, то забрасывают сети, а не летят сломя голову. Их улов – это мы!
Как назло, западный ветер ослабел: паруса «Изабеллы» обвисли бесполезными мешками, едва шевелясь. На фелуке же воспользовались вёслами: гребли неумело, но азартно, и расстояние между кораблями стремительно сокращалось.
– Ты же не хочешь сказать, что это пираты? – неуверенно спросил венецианец.
– А кто ещё? Ведь предупреждал: море кишит разбойниками. А у нас – полтора бойца, если вас считать за половину! Сберегли полсотни золотых, теперь потеряете корабль и весь груз. Не говоря уже такой мелочи, как наши головы, – зло сказал капитан.
– Сделай что-нибудь, шкипер! – завизжал Винченцо. – Должен быть выход.
Капитан оглядел забитую товаром и напуганными людьми палубу: все уже разглядели корабль преследователей и понимали, чем грозит погоня.
Набрал в грудь воздуха и зычно крикнул:
– Всё барахло – за борт! И живо. Надо облегчить «Изабеллу». Боцман, доставай вёсла из твиндека и неси оружие. Да шевелитесь, черти! Вы все уже покойники, можно и растрясти жир.
Капитан, показывая пример, схватил рулон драгоценной пурпурной ткани и выбросил за борт. Матросы и пассажиры забегали, засуетились, швыряя за борт винные бочки, ящики с венецианским стеклом и бесценными пряностями, тюки с вышитыми золотом бокассинами…
– Куда! – кричал хозяин, пытаясь мешать экипажу. – Разорить меня задумали, бандиты? Да вы хуже корсаров…
Капитан силой затащил Винченцо в каморку и запер его там, продолжая отдавать команды:
– Вы, двое – возьмите луки и поднимитесь на кормовую надстройку. Да правильным концом пускайте стрелы, бестолочи! Боцман, где пики?
Пираты увидели, как в волнах кувыркаются бочки и тонут ящики. Поняв, что добыча стремительно теряет ценность, завыли и навалились на вёсла. На носу фелуки стоял одноглазый широкоплечий вожак, держа в каждой руке по абордажному топору, и орал проклятия.
Невысокий арбалетчик Костас с третьего выстрела перебил фал на грот-мачте: парус упал вниз, накрывая кричащих от ужаса пассажиров нефа, но их быстро привёл в чувство боцман, пинками загоняя на вёсла:
– Гребите! Так, как никогда в жизни не гребли, другого раза не будет. Или хотите с колодкой на шее украсить собой невольничий рынок?
Капитан оглядел очищенную палубу, остался довольным. Увидел, как лохматый матрос пытается отобрать у старого еврея-пассажира тяжёлый кожаный мешок.
– Давай, иудино семя, – орал матрос, – всё за борт!
– Я умоляю вас, – еврей рухнул на колени, пытаясь поцеловать босые ноги матроса, – это величайшая драгоценность, принадлежащая моему народу. Её нельзя выбрасывать. Что угодно, только не это!
– Это твой ублюдок, христопродавец? – матрос схватил за шиворот худого чёрноглазого юношу. – Его предлагаешь за борт вместо своего вонючего мешка?
Старик распрямился. В глазах блеснули слёзы. Сказал тихо, но решительно:
– Да, синьор. Если вам угодно, можете утопить моего сына и меня, только не трогайте мешок.
Трое монахов, последними поднявшиеся на борт «Изабеллы», не принимали участия в суете: так и продолжали сидеть, опираясь спинами на мачту и вытянув ноги. Старший из них спокойно сказал:
– Сударь, оставьте в покое бедного иудея.
Матрос повернулся к чернецу и заорал:
– А вы чего расселись, слуги Христовы? Почему не на вёслах? Оглох, монашек? Оторви свою задницу, или она обессилела после любовных утех, какие приняты у вашего брата?
Старший монах, не вставая, ударил матроса каблуком в голень. Подтащил за лохмы, приставил к горлу внезапно появившийся в руке кинжал. Сказал тихо, но так, что у матросика все волосы зашевелились, включая те, что в ноздрях:
– Сударь, вы, кажется, изволили обвинить меня и моих товарищей в содомском грехе? Уверен: если вы лишитесь своей пустой головы, то это никак не скажется на ваших умственных способностях.
Матрос хрипел от ужаса, сучил босыми ногами по палубе и умоляюще смотрел на шкипера.
Капитан решил вмешаться:
– Думаю, мой человек погорячился и достоин прощения. У нас тут, знаете ли, небольшая неприятность: с минуты на минуту ждём нападения пиратов. Недолго и самообладание потерять.
Монах легко поднялся на ноги, следом – его спутники. Пнул матроса:
– В следующий раз, любезный, придерживайте язык, дабы его не лишиться. Ещё никто, нанёсший подобное оскорбление мне, потомку древнего бургундского рода, не оставался в живых. У вас есть шанс стать единственным исключением.
Повернулся к капитану:
