Человек схватил железной рукой, наклонился. Спросил по-русски:
– Как зовут?
Ромка от неожиданности онемел.
– Романом?
Кивнул. Человек хмыкнул:
– Отлично, отлично. Пошли.
Схватил и потащил – не вырваться. Только не к дому перса повёл – совсем в другую сторону. Ромка в себя пришёл, спросил:
– Дядя, ты откуда знаешь, как меня зовут?
– Я всё знаю. Например, что ты из Добриша, а отец твой – князь Дмитрий Тимофеевич. Так?
Аж дыхание перехватило. Не сразу и пискнул:
– Так.
– Поэтому слушайся меня, и всё будет хорошо.
Пошли по портовой улице, мимо караульных: те у костра грелись, в кости играли. На идущих даже не оглянулись.
– А тебя как зовут, дядя?
Человек остановился. Повернулся так, что свет костра на лицо попал.
Ромка посмотрел в это лицо – и закричал от ужаса: всё в страшных шрамах, рот распорот к ушам и грубо зашит.
А стражники даже не шелохнулись.
Человек улыбнулся, от чего стало совсем невмоготу. И сказал:
– Не ори. Тебя никто не услышит.
* * *
Очнулся Ромка в подвале. Стены каменные, серые, под низким потолком – окно крохотное, кошка не пролезет. И шум оттуда: люди ходят, колёса скрипят. Утро уже или даже день. Рубаха на груди разорвана, и кожу жжёт.
Поднялся с лежанки, огляделся. Комната пустая, ни лавки, ни сундука, лишь в углу – таз с водой. И дверь крепкая. Подошёл на цыпочках, прислушался: за дверью тихо. Дёрнул – заперто.
Отчего же вся грудь горит? Потёр, скосил глаза – и вскрикнул. Подбежал к тазу – не ахти какое зеркало, но разглядел: татуировка. Невиданная змея, скрутившаяся кольцами на фоне солнечного диска. Пасть распахнута, раздвоенное жало торчит, глаза злобой горят – как живая. Страсть!
Вспомнил про то, что ночью было – едва не завыл. Где братик теперь, что с ним? Чего этому уроду с распоротым ртом надо?
Подошёл к окну, заглянул, узнал улицу, что к порту ведёт. И вдруг увидел: стоят Костас и Викинг, по сторонам оглядываются. За Ромкой пришли! Этот, в балахоне, с ними заодно.
И тут загрохотал засов. Ромка к двери вернулся. Собрался, как кыпчак учил: «Представь себя стрелой, вложенной в натянутый лук. Тетива звенит, рога дрожат. Вперёд!»
Дверь распахнулась – Роман прыгнул, ударил головой в тёмный силуэт. Барсук охнул, отлетел к стене. Ромка бежал по каким-то коридорам, уклонялся от встречных людей, сворачивал, куда надо – будто вёл кто. Выскочил на улицу, прямо на охранников перса – те только охнули. Бросился бежать, как по лесному бездорожью: здесь увернуться, там подпрыгнуть, тут под телегой проскочить. Сзади кричали.
Перелез через забор между портовыми складами, дальше – упёрся в глухую стену. Развернулся, за угол шмыгнул – схватили за шиворот.
– Куда? Гляди, Сморода, какой резвый. Небось, воришка рыночный.
– Отпусти его Христа ради, Жук.
Ромка разглядел. Вспомнил и закричал:
– Дядя Жук, это же я, Ромка! Князя Дмитрия сын! Вы меня нянчили с младенчества.
Бывший воевода, а ныне раб императора Трапезунда, недоверчиво хмыкнул:
– Да ну. Не похож. Хотя – рыжий, как отец. Побожись.
Ромка быстро перекрестился, схватился за шею – нет креста! Что за ерунда, вчера ещё был.
Бывший боярин сказал:
– А ну-ка, скажи, малец, как любимого княжеского коня звали?
– Кояш. По-половецки – «солнце». Он золотой масти был.
Жук покачал головой:
– Это многие знать могли. Лучше ответь: как княжескую стряпуху звали и её сына?
– Маланья. А дочку – Варей, не было у стряпухи сыновей. А кобеля любимого – Шарик, только он пропал в ту ночь, когда маменьку разбойники скрали. Да я это, я, Ромка!
