Горожане отодвинулись от него. Некоторые виновато смотрели в пол.
– Мы не хотели тебя волновать, Доктор. Ты – важный человек… – пробормотал Фергин.
Доктор закатил глаза.
–
Горожане молча кивали.
– Ладно, – Доктор снова печально посмотрел на шляпу. – Раньше я держал руку на пульсе. А теперь у меня и пульса-то почти нет. – Он сунул отвертку в карман, а затем положил жилистую руку Фергину на плечо: – Я старею, Фергин.
Фергин попытался засмеяться, но в глазах его была тревога.
– Глупости, Доктор. Тебе еще жить и жить. Ты всех нас переживешь.
Доктор криво улыбнулся.
Рука Алиганзы зудела. Он проснулся от того, что чесал ее, хотя прикосновение ногтей к покрасневшей коже не приносило никакого облегчения. Наоборот, с каждым движением болезненный зуд пронизывал всю руку и тело, словно кровь в его венах превращалась в осколки стекла.
Однако, как ни странно, едва осколки достигали его разума, они переставали причинять боль; они превращались в
Алиганза соскользнул с кровати, чувствуя легкость, почти невесомость, как будто он помолодел. Он потянулся и глубоко вздохнул, словно родился заново.
Он должен был что-то сделать. Что-то неотложное. Он не знал, что именно, но чувствовал потребность действовать. Он ощущал себя марионеткой, которую кто-то дергает за нитки. Но это казалось
Периклу.
В какой-то момент это слово показалось чужим – он понятия не имел, что оно значит. Но затем пришло знание – это его сын. Ну конечно.
Он почувствовал холод, похожий на презрение, пренебрежительность. Он вышел из комнаты так, будто его заставили это сделать, и двинулся по скрипучему деревянному полу своего маленького дома к двери на другом конце коридора.
Взялся за ручку. Толкнул дверь, открыл ее.
Мальчик мирно спал, его светлые волосы разметались по подушке.
Несколько секунд Алиганза с неприязнью смотрел на него. Затем закрыл дверь и пошел вниз.
Именно там, в узком шкафу рядом с кухней, он держал инструменты. Открыв шкаф, он протянул руку и взялся за рукоять лопаты.
И внезапно Алиганза понял, куда должен пойти и что именно сделать.
Его рука зудела и зудела, посылая в мозг новые мысли.
Он вышел из дома и зашагал по снегу.
Доктор стоял на вершине Часовой Башни, глядя в старомодный стеклянный телескоп. Он видел поток горожан, покидавших свои дома. Каждый держал в руках ледоруб, лопату или другой инструмент для раскопок. Среди них были и женщины, и мужчины, не было только детей. Доктор задумался. Горожане находятся под влиянием некой пагубной силы, но дети либо невосприимчивы к этому влиянию (слишком свободолюбивы? слишком непослушны? у них слишком сильное воображение?), или же они пока не нужны захватчику, поскольку недостаточно сильны физически. Либо же, поскольку это затронуло только часть городского населения, отсутствие детей могло оказаться обычной случайностью. Но Доктор не верил в случайности. Только не в них.
Горожане как одержимые двигались в одном направлении – к густому лесу на север от города. Доктор задумался, что именно их послали раскапывать? Метеорит? Космический корабль? Оружие?
Был только один способ это выяснить.
– Стоять!
У входа в лес стоял Томалин Пилк, сын школьной учительницы. Он работал на окраине Рождества в одной из больших теплиц, снабжавших город едой и зеленью. Доктор знал Томалина, когда тот был еще ребенком, – он вообще знал всех в Рождестве с самого детства – их детства. Даже Виду Клаттерли, самую старую жительницу города.
– Привет! – крикнул Доктор, оживленно размахивая мастерком. – Я пришел помочь с раскопками.
Томалин был приветливым юношей, но сейчас этого о нем нельзя было сказать. Его губы были сжаты. Грабли, которые он держал в руках, были направлены на Доктора; их зубья напоминали когти. И в том, как Томалин размахивал граблями, не было ничего дружелюбного.
– Что тебе известно о наших раскопках? – спросил он.