еще… И вот наконец он увидел то, что с таким остервенением искал. Небольшая, по сравнению с ним, фигура, облаченная в зияющую прорехами темную одежду. Без разгрузки, которую он куда-то дел после «огненной кары». Без маски, сияя белым пятном на удивление чистого лица, Патриарх медленно шел по участку бывшего леса, оглядывая учиненный Мастером разгром.
Да, Патриарх, сумевший укокошить Мастера. В этот момент Святов испытал давно забытое чувство гордости, которое он ощущал, глядя на гвардию клана, когда те собирались в одном месте — на учения там или парад, и которое билось у него в груди, когда он видел главу клана и его старших сыновей. Виртуоза, Мастера и Учителя. Чувство гордости за то, что он часть Силы. Чувство, которое за время войны медленно менялось, преобразовавшись под конец в обычное упрямство, не дающее ему опустить руки.
И вот он вновь видел перед собой Силу. Видел своего главу.
Мне было жутко больно, пока я шел по перепаханной взрывами земле, обходя поваленные деревья. Шесть «скольжений» за час — это вам не щи хлебать. Но огонек жизни, утверждающий, что Святов как минимум не помер, заставлял меня делать вид, что мне все похрен. Пока это возможно, подчиненные не должны видеть слабость своего командира, вот я сейчас и шел, изображая из себя неубиваемого терминатора.
Вид я, кстати, имел как раз в тему. От одежды осталось одно название, керамическая маска сломалась после недавнего взрыва, тряпичную снял сам, ибо она стала подозрительно тлеть. Керамику я не стал даже искать, пусть останется как доказательство того, кто здесь бился. Если ее вообще найдут. А вот тряпку повесил на пояс — давать кому-то столько генетического материала я был не намерен. Зато кожаные перчатки и берцы были на удивление целы.
«Обнаружение жизни», кстати, показывало две отметки. Первая была в той стороне, где залег Святов, — сильный, ровный огонек. А вторая — совсем в другой стороне, метрах в пятидесяти от того места, где находился поляк, когда прогремел последний взрыв. И огонь жизни Войцеха был слабым и прерывистым. В общем, каюк ему, последние минуты доживает. Странно, что вообще жив.
Последнюю технику наемника я пережил только за счет «скольжения», да и то пришлось постараться. Одно «скольжение» на «торнадо», три на «огненную кару» и два в запасе. Этим-то запасом я и воспользовался. Да и то опасно получилось. «Скольжение» вверх на максимум, а это сорок метров, явно не выводило меня из зоны поражения, но всяко лучше, чем эпицентр. А дальше мне, подхваченному взрывной волной, оставалось надеяться только на «усиление тела», потому что сорок метров — это примерно пятнадцать этажей, а упав с такой высоты, не выживет ни один Абсолют. Вот мне и пришлось кувыркаться, подгадывая момент, чтобы приземлиться, истратив последнее «скольжение». Как итог, мне сейчас не то что с Мастером, с Учителем лучше не встречаться, так я себя хреново чувствовал. Все-таки взрыв — это вам не статичное облако плазмы. Кто ж знал, что этот придурок суицидом займется.
Глядя на то, что мы тут с Войцехом устроили, мне вспомнился припев одной песенки уважаемого мной господина Маврина из моего мира. «Не плачь, не жалей, не зови. Слабому — плеть, вольному — воля». Воистину мы сами кузнецы своей судьбы. Разве мог я представить еще в начале учебного года, что смогу победить бойца ранга Мастер? Да я бы даже связываться с ним не стал. А тут приперло. Со всеми этими аристократами я уже и забывать стал, кто я есть. Кто есть Разрушитель. Змей, Чесуэ, неизвестный заказчик поляка, весь этот гребаный мир… плевать. Я пройду по трупам любого, кто встанет у меня на пути. Во славу мою, во имя мое.
Но не конкретно сейчас, уж больно хреново я себя чувствую. А и ладно. Зато обе своих «сферы», «молнии» и «давления», метать научился. Вот что хороший бой с ведьмаком делает.
Выйдя примерно на то место, где меня застал взрыв, огляделся. Так, где у нас тут Святов? Ага. А что это он так мельтешит, не видит меня, что ли? Похоже на то. Посмотрев в его сторону, махнул рукой, подзывая, а сам в это время пошел в сторону затухающей жизни.
Даже без моих способностей при взгляде на наемника было видно, что он уже не жилец. Рука оторвана, из бока торчит коряга, ноги переломаны, кожа на лице вся содрана, а уж при такой потере крови даже Виртуоз не выживет. Но мужик был жив и даже в сознании.
— Кхе… ты… кха… обманул… таки…
— Смотря в чем, Войцех, смотря в чем. Насчет смерти, как видишь, не врал.
— Обидно… — сглотнул он, — умереть от твоей… руки.
— По-моему, я был достойным противником.
— Кхе… — усмехнулся он, после чего скривился, — не понимаешь. Был приказ… ни в коем случае… не навредить тебе. Лишить… всего… но не… трогать… физически.
— Как видишь, я был опять прав: тебя тупо подставили. — Последняя разводка, так сказать. Может, и проканает.
— Кха… кха… не понимаешь… кха… и не поймешь.
— Действительно не понимаю. Почему ты так предан тем, кто послал тебя на смерть?
— Никто не посылал… — сказал он, теряя сознание, а проще говоря, умирая.
— Кто заказчик, Войцех? Назови мне тех, кто виновен в твоей смерти, — заговорил я чуть быстрее. — Ведь как ни крути, а информацией ты был обделен. Тебя слили. Назови мне имя. Кто во всем виноват?
— Ты… кха… кха… Сакурай… Сакурай…
