Последует ли Петроград за Ригой? – раздавался шепот.
В самом деле, будет ли правительство вообще сражаться за Петроград?
Замечательному американскому журналисту Джону Риду десять из одиннадцати московских богачей, с которыми он как-то ужинал, признались, что предпочли бы Вильгельма большевикам. В журнале «Утро России» Родзянко поведал с изумительной откровенностью: «Я говорю себе: «Пусть Бог позаботится о Петрограде». Они боятся, что если Петроград будет потерян, то будут уничтожены центральные революционные организации… Я буду рад, если все эти организации будут уничтожены; они не несут ничего, кроме бед для России».
«Я хочу пойти средним путем, – отчаивался Керенский, – но никто не хочет мне помочь».
Несмотря на все слухи о готовящихся заговорах, после Московского совещания Керенский готов был согласиться с жестким ограничением политических прав, которые требовал Корнилов, в надежде, что данная мера сможет остановить волну анархии. Окончательного разрыва с Советом, к которому неизбежно привело бы это решение, он не желал, но чувствовал, что выбора у него нет.
Корнилов использовал свое преимущество. 19 августа он в телеграмме просил Керенского «упорно отстаивать необходимость» предоставить ему командование над Петроградским военным округом – городом и окружающими территориями. На этот шаг Керенский до сих пор не шел.
На берегах Малой Юглы в Латвии вступили в бой легендарные латвийские стрелки. С обреченным мужеством они сражались за то, чтобы спасти Ригу от попадания в руки немцев. На следующий день 1-я донская казачья и Дикая дивизии выдвинулись в Псков и его окрестности, угрожающе близко к разделенному Петрограду.
На выборах в Петроградскую городскую думу 20 августа кадеты получили 114 тысяч голосов, меньшевики – смехотворные 24 тысячи. Победили эсеры с 205 тысячами голосов, но, поразительно, большевики шли за ними по пятам со 184 тысячами.
«Сравнительно с майскими выборами, – писал Суханов, – результат эсеров представлял не победу, а «солидный ущерб». Он, не будучи сторонником ленинской партии, ясно осознавал, что, напротив, «главный и единственный победитель…» – «Это были большевики, столь недавно втоптанные в грязь, обвиненные в измене и продажности, разгромленные морально и реально… Ведь казалось, они уничтожены навеки и больше не встанут… Откуда же взялись они снова? Что это за странное дьявольское наваждение?»
На следующий день после этого странного дьявольского наваждения и несколько часов спустя после того, как от разрывов немецких снарядов задрожали пряничные фасады латвийской столицы, русская армия обратилась в бегство. Немецкие колонны маршем вошли в город. Германские подлодки заняли залив и из холодного моря обстреляли прибрежные деревни.
Рига пала.
Ленин, наблюдавший за событиями из своей финской эмиграции, был взбешен поведением московских большевиков, которое он счел коллаборационизмом. В чем состоял их грех? Они участвовали во Временном революционном комитете Совета вместе с меньшевиками и эсерами.
Ленин презрительно высмеял страх перед контрреволюцией, которым члены комитета оправдывали его образование. 18 августа он написал «Слухи о заговоре», где заявлял, что подобные страхи выдуманы умеренными как часть кампании по привлечению на их сторону обманутых масс. «Ни один честный или не потерявший совершенно головы большевик не пошел бы ни на какой блок» с эсерами и меньшевиками, писал он, даже если контрреволюционное наступление окажется истинным. А оно, по его мнению, таковым ни в коем случае не было.
Ленин ошибался.
Во всяком случае, разрозненные и неясные свидетельства говорят о том, что огромная сумятица той поры частично была обусловлена провалом попыток объединения контрреволюционных сил: правые готовили
Для обсуждения планов введения военного положения встретилось несколько тайных групп: Союз офицеров, Республиканский центр и Военная лига. Они решили, что намеченные Советом на 27 августа митинги, посвященные празднованию шести месяцев революции, могут быть использованы для того, чтобы оправдать установление нового режима под дулами корниловских ружей. А если эти собрания не будут сопровождаться беспорядками, заговорщики используют агентов-провокаторов для их обеспечения.
22 августа начальник штаба армии собрал в Могилеве ряд офицеров под предлогом обучения. Но по прибытии они были проинформированы о планах и отправлены в Петроград. Насколько осведомлен был об этих деталях Корнилов, неясно; но не вызывает сомнений, что он готовился к атаке на своих врагов слева – и в правительстве.
Не одни только крайне правые раздумывали о возможном установлении военного положения под властью Корнилова. Мучительно, мрачно, бессвязно, причудливо рассматривал этот вариант как способ выйти из кризиса и сам Керенский.
23 августа Савинков отправился в Ставку, чтобы от лица Керенского встретиться с Корниловым. Встреча началась в не обещавшей ничего хорошего обстановке крайней враждебности.
Савинков вручил Корнилову три просьбы. Он просил о поддержке роспуска Союза офицеров и политотдела Ставки, по слухам, сильно втянутых в подготовку переворота; об изъятии собственно Петрограда из-под прямой военной власти Корнилова; а затем, как ни странно, об отправке в Петроград кавалерийского корпуса.
Услышав последнее требование, пораженный Корнилов заметно потеплел. Всадники, уверял Савинков, нужны были для «реального осуществления
