Думая, мечтая и планируя, Кресс начала гудеть. Она часто гудела за работой. Иногда это помогало упорядочить мысли, но сегодня это было ей не под силу. Какой была ее жизнь сегодня утром — и как быстро все изменилось!
Путешествие проходило в тишине, слышалось лишь тихое постукивание пальцев Сибил по портскрину, да гудение Кресс. Пилот молчал. Как будто его и не было, но ведь охранники всегда так себя ведут. Стараются стать незаметными. Она не винила их. Работая на госпожу Сибил, она тоже часто хотела стать невидимой.
Ее взгляд снова обратился к Земле. Это напомнило ей о колыбельной, которой одна из старших девочек научила ее много лет назад, ту, что Кресс все еще любила напевать детям, когда гас свет.
Глядя в темное стекло иллюминатора, Кресс заметила, что охранник смотрит на нее. Она замерла, сообразив, что пела вслух. Она тут же отвела взгляд, но теперь и Сибил смотрела на нее. С негодованием.
Кресс прерывисто вздохнула и сказала:
— Прошу прощения.
Сибил опустила портскрин на колени.
— Ты, наверное, не понимаешь, насколько эта песня древняя. Колыбельная, которую пели на Луне, наверное, еще во время колонизации.
— Я знаю, — ответила Кресс раньше, чем сообразила, что лучше держать язык за зубами. Это была ее любимая песня. И она узнала о ней все, что только можно.
Сибил чуть заметно прищурилась.
— Тогда ты должна знать, что эта песня написана в те времена, когда Луна и Земля были союзниками. Некоторые считают, что она символизирует мир между двумя планетами. Некоторые считают, что в наши дни она не патриотична… И пропагандирует симпатии к Земле.
Щеки Кресс снова вспыхнули, она выпрямилась и затрясла головой.
— Я люблю ее не поэтому, — сказала она. — Я люблю ее просто потому… Там упоминается мое имя. Полумесяц[2]. Я иногда думаю, может, родители назвали меня в честь песни?
Сибил вдруг фыркнула.
— Маловероятно, — сказала Сибил, глядя в иллюминатор. — Судя по тому, что я помню о твоих родителях, они не отличались полетом фантазии.
— Вы знали моих родителей? — Кресс вытаращилась на нее.
Сибил помолчала. Никаких эмоций не отражалось на ее лице, лишь губы были надменно сжаты. Наконец, она снова посмотрела на Кресс.
— Все, что тебе нужно знать о своих родителях, это то, что они сами охотно отдали тебя в приемник для утилизации пустышек. — В ее взгляде сверкнуло удовольствие от собственной жестокости. — Твоя мать сама передала тебя в мои руки. «Пустышка. Как унизительно», — это все, что она сказала.
Эти слова ранили Кресс больнее, чем должны были бы. Конечно, она знала, что родители ее бросили, фактически обрекая на смерть. Таков был закон… Хотя на самом деле пустышек не убивали, просто прятали, но большинство граждан об этом не знало. Ее родители, должно быть, верили, что она мертва. Сибил никогда не уставала напоминать пустышкам, какими нежеланными они были. Что, если бы она не спасла их, все они были бы мертвы, и никто бы их не оплакивал.
Но Сибил никогда раньше не рассказывала, что ее мать сказала: «Унизительно».
Кресс оцепенела и отвернулась раньше, чем Сибил смогла бы заметить слезы у нее на глазах. Глядя в иллюминатор, Кресс увидела, как они приближаются к чему-то… К другому космическому кораблю? Она прищурилась и придвинулась ближе к стеклу.
