священник, державший в руке зажженный факел. Двое холопов подкладывали хворост под ноги пленника, заканчивая последние приготовления.
– …За ересь, волхование и колдовство… – донеслось до Кондрата, которому со своего места было все отлично видно и даже лучше слышно, чем остальным участникам представления, – …к смерти через сожжение!
Едва прозвучало окончание приговора, священник с факелом подтянул рясу и, шагнув ближе к столбу, поджег хворост. Когда он распрямился, приговоренный вдруг неожиданно подался вперед и плюнул ему в лицо. Священник выронил факел, отскочил в сторону, быстро вытирая плевок и крестясь, словно на него попал яд гремучей змеи.
Сухие сучья быстро занялись. Огонь начал лизать пятки приговоренному еретику. Тот держался стойко, но недолго, вскоре первый душераздирающий крик разнесся над площадью, заставив собравшихся на мгновение вздрогнуть. Но затем вся толпа одобрительно загомонила, заглушая новые крики.
– Так ему и надо, охальнику, – услышал возле своего стремени Кондрат шипение какой-то старухи, с ненавистью взиравшей в сторону пылающего столба.
Тем временем представление, предварявшее ярмарку, продолжалось. Не дожидаясь, пока в огне умрет от мук богохульник, истошные крики которого разносились далеко за пределами площади, местный представитель власти быстро зачитал новый приговор. Оказалось, что остальные действительно были разбойниками.
– …За лихоимство и воровство!.. – прозвучал зычный голос над площадью.
И заскучавший палач, наконец, взялся за дело. Он шагнул вперед, пригнул голову первого обреченного к плахе и, не раздумывая, с размаху рубанул тяжелым топором. Отсеченная голова с глухим стуком покатилась на помост, обагрив его кровью. Толпа одобрительно выдохнула. Палач взялся за второго. Но этот разбойник не хотел безропотно принять свою смерть и стал брыкаться, даже упал на окровавленные доски и попытался уползти.
– Ишь ты, – загомонили в толпе, – упирается, окаянный.
– Неохота помирать в такую рань, – вторил ему другой веселый голос.
– Куда ты, дурашка, – милостиво пожурил его здоровенный палач, – от меня не уйдешь.
Он подхватил приговоренного разбойника за связанные руки и хорошенько приложил головой об колоду. А когда тот обмяк, оглушенный и окровавленный, другой веревкой накрепко примотал его голову к самой колоде, чтобы больше не брыкался.
– Вот так, – удовлетворенно произнес палач, пригладив волосы на голове разбойника, чтобы освободить от них жилистую шею, – теперь нормально.
И, высоко вскинув топор, отсек вторую голову. Когда третий разбойник, на чем свет стоит поминавший черниговского князя и его помощников, отправился к праотцам, толпа вдруг потеряла интерес и начала расходиться. Увидев просвет впереди, Кондрат толкнул в бок Захара, который почему-то не мог оторвать взгляда от огненного столба, на котором корчился в агонии богохульник.
– Поехали, – сказал он приказчику, – надоело мне здесь. Надо князя побыстрее увидать.
– Едем, – быстро согласился Захар, приходя в себя, и последовал за хозяином.
Следом за ними ожили и возницы на телегах. Скрипа колес не было слышно за истошными криками казнимых и общим гомоном толпы, собравшейся для веселья, устроенного по случаю ярмарки.
Когда Кондрат преодолел десять шагов и оказался напротив самого помоста, толпа поредела уже настолько, что он смог увидеть последнего разбойника, которого тоже привязали к колоде.
– Я ненавижу вашего князя, – кричал тот, плюясь слюной, – и вас всех ненавижу!
На мгновение голова разбойника оказалась на одной линии с головой боярина, и они встретились глазами. Во взгляде разбойника сквозила такая неприкрытая злоба, что даже у привычного к смерти Кондрата побежали мурашки по спине.
– Ненавижу, – опять закричал разбойник, глядя прямо на проезжавшего мимо на коне боярина в ярком кафтане.
В этот момент топор нашел его шею, и позвонки с хрустом разорвались. Мертвая голова неожиданно отлетела не на помост, а скатилась с него прямо под ноги рязанскому боярину. И поскакала по камням, разбрызгивая кровь во все стороны.
– Лови ее, лови! – азартно закричали в толпе.
– Федька, лови голову, – а то у тебя своей нету! – подзадоривали другие.
Кондрат, ошеломленный поведением толпы, старался этого не показывать и побыстрее покинул площадь, свернув на одну из улиц, что вела к детинцу. Но истошные крики человека, горящего в огне, долетали и сюда, заставляя боярина то и дело вздрагивать. Преступник оказался живучим. К счастью, они удалялись от площади и вскоре уже выехали из бедных кварталов, приблизившись к местному кремлю, рядом с которым обитала знать. По сторонам стали попадаться каменные дома и храмы. Один из них – одноглавый храм, построенный из красного и желтого кирпича, привлек внимание боярина.
– Смотри, – удивился Кондрат, указав Захару на живописный храм, к которому сбоку было пристроено еще одно здание пониже с отдельным входом, – сдается мне, я такой же где-то видел.
– Знамо дело где, – ответил на это Захар, все еще пребывавший в какой-то задумчивости, – у нас в Рязани и видел. Здесь он зовется храмом Елецкого монастыря, а у нас точно такой же выстроен с крещальней сбоку. Видать, епископы договорились.
