месте. – Я потому говорю об этом, дорогая моя паства, что нам всем известно, что произошло в этом небольшом городке, называемом Стоун-Темпл. Весь мир судачит об этой девочке, пытаясь понять свершившееся и, может быть, наполнить его неким собственным содержанием. Мы все виновны в этом, в том числе – я сам. Не буду притворяться, что я (так же, как и вы) не очарован, не заинтригован тем, что тут случилось. Именно поэтому мы здесь и обсуждаем эти события. Весь мир устремился сюда… Однако я прошу вас не забывать о главном: речь идет о ребенке. Нам нужно удержаться от чрезмерных надежд и чаяний, не возлагать их бремя на девочку. Нужно помнить, что и мы точно так же любимы и благословенны Господом нашим, как и она. Что и в наших душах точно так же таится дар творить добро и спасать ближних, пусть не посредством чудес, но посредством благих деяний: свобода воли, дающая нам возможность помогать другим, – есть величайшее благословение, дарованное Богом.
Слушатели неуверенно зааплодировали.
Эта проповедь заметно отличалась от тех, к которым привыкла толпа. Большинство последователей Преподобного Брауна ожидало услышать, что эта девочка послана им Господом, чтобы столь чудесным образом напомнить людям о своем бытии. Однако наставление преподобного, которому они искренне верили, оказалось иным. Некоторые сразу поняли его и согласились, других одолевали сомнения.
Но в целом община была верна своему пастырю и зааплодировала. Все встали, воздев руки в знак почтения, и проповедь, как обычно, завершилась общим чтением «Отче наш». Они хором повторяли слова, и их вера в него вновь окрепла.
– Благодарю вас, – торжественно произнес Браун. – Благодарю вас, братья и сестры, за все, что вы делаете. Благодарю от всей души.
Мейкон сидел в первом ряду. Браун пригласил его послушать проповедь, и он согласился. Преподобный чем-то напомнил шерифу покойного отца. Тот тоже был мужчиной суровым, но справедливым. Он умер всего за несколько месяцев до рождения внучки. Мейкон жалел, что Эйва так и не узнала своего дедушку. Ему хватило ума сообразить, что эта симпатия к Брауну обусловлена прежде всего этим сходством, но он решил смириться, и будь что будет.
Когда собрание завершилось, Мейкона позвали побеседовать с Преподобным с глазу на глаз.
– Ну и как вам? – поинтересовался Браун.
Он предложил шерифу чашечку кофе, однако тот отказался. Мейкон не был уверен, что сможет противиться сближению, которое неизбежно возникнет, если они разделят трапезу. Они сидели вдвоем в библиотеке виллы «Эндрюс».
– Великолепное шоу, – ответил Мейкон, стараясь поаккуратнее подбирать слова.
Помещение было просторным, отделанные деревом стены создавали впечатление уюта и достатка. Вилла принадлежала Бенджамину Эндрюсу – одному из богатейших жителей Стоун-Темпла, удачливому инвестору, сделавшему состояние на слияниях и процентах. Он частенько говаривал горожанам, что молодость «растратил на мамону». Теперь, постарев, Эндрюс превратил свой огромный дом в благотворительный пансион. Комнаты за сущие гроши сдавались любому, кто нуждался в отдыхе от мира. Постояльцы могли сполна насладиться красотой помпезного здания. По идее хозяина, это должно было настроить их на благоговейный лад, а заодно внушить мысль, что даже в бурном житейском море иногда можно отыскать гостеприимный островок. Бенджамин Эндрюс очень гордился этим своим замыслом.
Когда стало известно, что в Стоун-Темпл прибывает сам Преподобный Браун (а известно это стало много раньше, чем полагало большинство горожан), для великого человека и его окружения на вилле «Эндрюс» было зарезервировано местечко. Комнаты не сдавались и стояли пустыми, ожидая именитого постояльца, ведь Преподобный Браун был одним из немногих, кому все еще верили люди.
– Наверное, несколько театрально на ваш вкус, да? – продолжал допытываться Браун.
– Знаете, я вообще не большой любитель ходить на проповеди, так что… Главное, чтобы народу нравилось, а остальное – не моя забота.
– Понимаю, – кивнул Преподобный. – Я не ошибусь, если предположу, что вы сделались «нелюбителем ходить на проповеди» после смерти супруги?
– Никак не привыкну, что в наши дни все и всё обо всех знают, – напрягся Мейкон.
– Верно, узнать это было несложно, – согласился Браун. – По крайней мере, теперь. Ваш город и всех его жителей разве что в микроскоп не разглядывают. – Он свел пальцы в кружок, имитируя окуляр микроскопа, и посмотрел сквозь них на Мейкона. – Но человек вообще должен стремиться узнать о других людях как можно больше. – Он потер ладони, словно они замерзли, потом постучал кулаком о кулак. – Почему вы решили стать шерифом?
– Так уж вышло.
Преподобный встал, подошел к другому краю стола и со вздохом опустился там в кресло. Откинулся на спинку, посидел немного, потом вновь подался вперед, словно ему стало вдруг неудобно. Оперся локтями о край стола и взглянул на Мейкона поверх сжатых в замок пальцев.
– Могу я поинтересоваться, во что вы верите, Мейкон? В духовном плане?
Мейкон давно ждал этого вопроса. В последнее время о его религиозных воззрениях спрашивали все, кому не лень. Невозможно было игнорировать очевидную параллель между тем, что сделала Эйва, и чудесами, совершенными Христом. Естественно, людей интересовало, что по этому поводу думает ее отец. Они хотели узнать, католик он, баптист, методист, иудей, мусульманин, буддист, даосист… А может быть, атеист, деист или агностик? Или еще кто? Однако чудеса невозможно втиснуть в узкие рамки. Покуда человек признаёт существование мирского, он верит и в чудесное. Всех волновало, ходит ли
