новостями о пропавшей девочке. В этот момент Уош ненавидел целый свет.
– Жаль, что нам не удалось, – прошептал он. – Не удалось убежать.
– А мы и не собирались, – мягко шепнула в ответ Эйва.
Ее голова покачивалась на изголовье кушетки. Густые волосы, словно бархатистой короной, обрамляли темное гладкое лицо. Эйва казалась собственным портретом.
– Я думал, ты уснула. – Уош даже вздрогнул от неожиданности.
– Уснула. Но проснулась от твоего голоса.
– Прости.
– Не глупи, я вовсе не то имела в виду. – Она закашляла сухим, лающим кашлем. – Я по-другому услышала твой голос, совсем как тогда, в больнице. Тогда у тебя был прекрасный голос.
Эйва дрожала. Уош попросил у фельдшера еще одно одеяло. В заднем стекле светились фары машин, по пятам следовавших за «Скорой» с «чудо- ребенком».
– Не обращай на них внимания, – посоветовала она.
– Тебе получше? – спросил Уош.
– Нет. А ты пахнешь сосновой хвоей. – Она едва слышно рассмеялась.
Уош отвернулся к окну. Гора осталась позади, впереди показались огни города. Время от времени они проезжали мимо припаркованных у обочины машин. Новость об Эйве, которую везут в Эшвилль, уже широко распространилась, начали подтягиваться зеваки и репортеры. Некоторые держали плакаты, другие просто орали и хлопали в ладоши, завидев полицейскую машину сопровождения.
– Прости меня, – повторил Уош.
– За что?
– За то, что я так радовался, когда все это только началось. За то, что ничего не знал, – в общем, за все.
– А хочешь кое-что узнать?
– Конечно!
– На самом деле я не против «Моби Дика». Не такая уж это и плохая книжка.
Уош улыбнулся и тут же отвел глаза, но Эйва этого не заметила.
– Что же, приятно слышать, – сказал он. – Как по мне, так это самая замечательная книжка на свете.
– Ну да, все так говорят. Спасибо, что пошел со мной. И за то, что развел огонь.
– Нам же надо было согреться.
– Я тогда не спала. То есть не совсем спала. Я смотрела на тебя. Видела, каким стало твое лицо, когда ты разжег огонь. Ты был очень испуган, но не сдавался.
– Могла бы встать и помочь, – пошутил Уош.
– Мне просто нравилось на тебя смотреть. На то, каким было твое лицо.
– Сперва ты говоришь, что я пахну сосновыми иголками, – захихикал Уош, – теперь – что не могла оторваться от зрелища моей физиономии. Где та Эйва, утверждавшая мне, что я похож на зефирину из «Охотников за привидениями»?
– Она и я – один и тот же человек, – ответила Эйва.
Они замолчали. Уош задумался о смысле их разговора. Никогда еще она так с ним не говорила. В ее словах сквозила какая-то недомолвка. Словно Эйва выбросила белый флаг, отказавшись от сопротивления тому, против чего долго сражалась. Все эти разговоры о том, чем он пахнет и какое у него лицо, напоминали попытки покрепче запомнить, как он выглядит.
И тут Уош все понял.
– Эйва! – резко воскликнул он. – Открой глаза.
Она не подчинилась. По ее губам скользнула улыбка, хотя лицо выглядело испуганным.
– Эйва, ну пожалуйста.
Уош сжал ее руку, и она медленно подняла веки. В мельтешении уличных фонарей он увидел, что ее глаза сделались такими, как тогда, в Эшвилле, подернулись белесой дымкой, превратившись в два озерца, в которых отражается зимнее небо. Ни жив ни мертв, Уош прошептал:
– Эйва, ты снова ничего не видишь?
На подъезде к госпиталю Эйву стошнило. Открылись дверцы кареты «Скорой помощи», и в глаза им бросились толпы любопытных. Вид Эйвы отнюдь их не усмирил. Они истошно выкрикивали ее имя, просили обернуться, посмотреть на них, чтобы сделать интересное фото.
Медсестры бегом покатили каталку в приемный покой. Уош бросился следом. Кто-то сказал, что он не может пойти с ней, Мейкон их осадил.
