– К лучшему? Может, мне это еще и отпраздновать? – Он извинился, и когда мы снова направились к дому, я продолжил: – Может быть, мне назначить тебя своим наместником?
Тобиас хмыкнул.
– Ну уж нет! Я хотел бы когда-нибудь стать врачом. Или учителем. У меня бы получилось, мне кажется.
– Да, получилось бы.
– Проблема в том, что в замке некого учить. Возможно, когда-нибудь вы с Амариндой…
– Я бы на это не рассчитывал, – прямо сказал я.
– Она все еще ненавидит тебя?
– Я не знаю, что она обо мне думает. На самом деле, я вообще не знаю, что у нее на уме.
– Ты говорил с ней?
Я закатил глаза.
– Не начинай.
– Прости. Джерон, зачем мы здесь? Это как-то связано с пиратскими книгами, которые ты читал ночью?
Я кивнул и сказал:
– Да, Тобиас. Именно с ними.
10
В Фартенвуде я всячески старался избегать Мотта и Тобиаса. Я не мог ни обсуждать с ними то, что заботило меня больше всего, ни вести пустую светскую беседу – слишком много мыслей крутилось в голове.
От нечего делать я слонялся по коридорам и, в конце концов, оказался в подвале Фартенвуда, в подземной тюрьме Коннера. Я сам не знал, что привело меня туда. Может быть, мне просто хотелось почувствовать себя свободным: стоять там и знать, что в любой момент могу уйти.
– Не думал, что ты захочешь сюда прийти.
Я повернулся и увидел, как Мотт спускается по лестнице. Он подошел ко мне и скрестил руки на груди.
– Я тоже не думал, – сказал я.
– Знаешь, здесь, в этой комнате, я перешел на твою сторону. Именно здесь исчезла вся моя вера в Коннера.
– Как ты вообще мог работать на него, Мотт?
– Я не знаю. И клянусь, я не знал о его самых страшных преступлениях.
– Он никогда не рассказывал тебе о своих планах?
Мотт задумался ненадолго, а потом сказал:
– За неделю до убийства королевской семьи Коннер упомянул, что твой отец все меньше доверяет регентам и поэтому потребовал обыскивать их перед каждым визитом в замок. Тогда я не придал этому значения, но теперь уверен, что это усложнило его план. Если бы я знал, я остановил бы его.
Я кивнул и пнул ногой землю.
Он долго молчал, потом добавил:
– Джерон, ты можешь простить меня за то, что здесь произошло?
– Ты бил Сейджа, а не Джерона. – Он покачал головой, не понимая, тогда я спросил: – Ты просишь прощения, потому что я теперь Джерон, потому что – король? Ты просил бы прощения, если бы я был всего лишь Сейджем?
Теперь Мотт понял. Он отвернулся от меня и начал расстегивать рубашку.
– Помнишь, как Тобиас ранил тебя в спину? Ты сказал, что порезался оконным стеклом.
Это была откровенная ложь, о которой я жалел до сих пор. Но это был единственный способ заставить Тобиаса отказаться от идеи стать принцем.
– Тогда тебя за это всего лишь лишили обеда, а Тобиаса вообще не наказали, – продолжал Мотт. – Когда Коннер узнал, что я пытался от него это скрыть, он наказал меня вот этим.
Мотт поднял рубашку и показал на спине шрам от удара, не такой глубокий, как мой, но точно оставшийся от серьезной раны – на него даже смотреть было больно. Показав мне его, он снова опустил рубашку. И, все еще не глядя на меня, продолжил:
– Это я получил ради Сейджа, не ради Джерона. – Он ушел прежде, чем я успел что-нибудь сказать, хотя у меня и так не было слов.
Я снова встретил его только вечером, в маленькой столовой Коннера. Тобиас с кухаркой делали последние приготовления к ужину, так что Мотт был один. Он встал, когда я вошел, мы стояли друг напротив друга и не могли посмотреть друг другу в глаза.
После краткого молчания я сказал:
– Сейчас я жив лишь благодаря тому, что многое в жизни делал неправильно. Мои преступления спасли меня, но я никогда не хотел, чтобы за них страдали другие.
Мотт печально посмотрел на меня.
