Он хмыкнул и сказал:
– Да, Агор надеется, что ты хороший вор, потому что с мечом ты просто жалок.
Я пожал плечами.
– «Жалок» – это если придираться. Я бы сказал, что это был поединок на равных.
– По-моему, все было совсем не так.
Я улыбнулся в ожидании еще одной шутки на тему моей бездарности, но лицо его было совершенно серьезно.
– Я так легко принял тебя в пираты, потому что Эрик многое рассказал о тебе, – продолжал Девлин. – Как ты дал отпор королю Варгану и смог провести его, как ты напал на воров в Картии, защищая невинных женщину и ребенка. Тебя ранили, но и ты серьезно ранил нескольких воров. Как это вышло, Сейдж?
– Я просто застал их врасплох.
– Да, может быть. А почему тот человек в поместье говорил, что лучше отдать тебе все, что нужно, потому что ты все равно это получишь? Эрик сказал, что ты убил его. – Он ждал моего ответа, но я лишь молча смотрел на него. – Я готов спорить, что ты отлично владеешь мечом. Я думаю, ты дрался с Агором так плохо, чтобы прикинуться слабаком. Я только не понимаю, для чего тебе это.
Я поднял рукав, чтобы он увидел, сколько ссадин я получил от Агора.
– Думаешь, я позволил бы ему это, если б мог его остановить?
– Да, думаю. – Девлин презрительно скривил рот, оценивая меня. – Думаю, ты не простой вор. И если даже существует пещера, полная картийских сокровищ, думаю, ты собираешься приберечь ее для себя. Кроме того, я думаю, что ты неисправимый лжец.
Я рассмеялся, напряженно, но искренне.
– Едва ли. На самом деле я считаю себя неисправимым правдорубом. Просто все остальные почему-то меня не понимают.
– Так значит, Агор просто не понял тебя? – Девлин указал на меч. – Подними его. Я хочу видеть, как ты его держишь.
Шумно вздохнув, я встал и взял меч. Я не пытался сделать вид, что не умею его правильно держать или что он слишком тяжел для меня. Он поймет, что я притворяюсь.
Девлин тоже встал, потом развел руки, чтобы показать, что безоружен.
– Я думал о том священнике. Как, говоришь, ты с ним познакомился?
– Однажды он меня приютил.
– А-а. Его звали Фонтелейн. Ты это знал?
Я покачал головой.
– Фонтелейн был хорошо известен не только в Дишеле, но и во всей Северной Авении. Он опекал многих беспризорников, стольких, что и не сосчитать, и никогда не требовал и не ждал никакой награды.
Я вдруг подумал, а не платил ли мой отец Фонтелейну, чтобы тот приютил меня. Наверное, нет. Он бы испугался, потому что священник мог заподозрить, что я не простой беспризорник.
– Я дал ему лучшую награду, на какую он мог надеяться, – сказал Девлин, – мученическую смерть. Он должен был умереть. Ты знаешь, почему я убил его?
Я крепче сжал рукоять меча. У меня было бессчетное количество причин использовать его против этого злодея.
Девлин сам ответил на свой вопрос.
– Он думал, что к нему в церковь пришел юный принц Картии, мальчик, которому удалось сбежать, когда на корабль напали.
– Вы, должно быть, дураками себя чувствовали, когда он сбежал, – сказал я. – Быстро поняли, что вас десятилетний мальчик обвел вокруг пальца?
Правый глаз у него дернулся, прежде чем он продолжил:
– Мы думали, что он утонул вместе с кораблем, пока Фонтелейн не послал за его братом, который объезжал Авению в поисках вестей о пропавшем принце. Мы очень скоро об этом узнали. Когда я добрался до него, мальчика уже не было. Священник уверял нас, что это не принц, но дело было сделано. Он должен был сказать нам сразу, как этот мальчик появился, чтобы мы установили его личность.
– Если это был не принц, получается, вы убили священника ни за что, – сказал я.
– Смерть Фонтелейна стала уроком для тех авенийцев, которые не уважают пиратов! – сказал Девлин. – Если ты его знал, можешь представить, как он умер. Ни слез, ни просьб, ни жалоб. К несчастью, это должно было стать для других уроком, так что смерть его была долгой и мучительной.
– А что с принцем, он ведь вернулся?
Глаза его потемнели, и я увидел в них жажду крови. Моей крови.
– Не волнуйся о Джероне. Мы доберемся до него, и очень скоро.
Гнев захлестнул меня, и мне стало не по себе. Если действовать, то сейчас. И все же что-то держало меня. Ладонь вспотела так, что неудобно стало держать меч, и я переложил его в правую руку.
