томился обесточенный Сэм.
– Рассказывайте, – велел я роботу, усевшись напротив него в кресле и закинув ногу на ногу. – В подробностях.
– Что вы хотите услышать, Мартин?
– Все. О каждом из сотрудников станции. Все, что найдете нужным сказать.
Робот переступил с ноги на ногу, совсем как человек в замешательстве.
– Простите, Мартин. Мои этические нормы не позволяют сплетничать.
Я почувствовал, что начинаю злиться.
– Сэм, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, сказал я. – Вы отдаете себе отчет, зачем я здесь? Кто-то из ваших, так сказать, подопечных – убийца. И не исключено, что он не один. Вполне возможно, что они сговорились убить. Двое из них или все втроем. Помочь дознанию – ваша прямая обязанность.
– Спрашивайте, Мартин. Я попытаюсь ответить.
– В каких отношениях находился покойный с Максом Бауэром, Борисом Красинским и Николеттой Басси?
– Я не разбираюсь в человеческих отношениях, Мартин.
– Ладно, поставлю вопрос по-другому. Приходилось ли Джеймсу Финнегану ссориться с кем-либо из остальных? Кричать? Сердиться, угрожать?
Робот вновь переступил с ноги на ногу.
– Я лично ни разу не был свидетелем таких сцен, – сказал он наконец.
– Но у вас есть косвенные данные, так?
– Затрудняюсь с ответом.
Я подавил желание наорать на этого механического святошу.
– Послушай, ты, – плюнул я на правила вежливости и на встроенное в управляющую программу Сэма чувство собственного достоинства. – Знаешь, чем ты сейчас занимаешься? Ты покрываешь преступника, понятно тебе? А значит, ты и сам – преступник.
Клянусь, я не удивился бы, надумай робот после моих слов покраснеть. Или напомнить, что к нему обычно обращаются на «вы». Но Сэм только спросил:
– С кого начинать?
Итак, у меня появился союзник. Я с минуту помедлил и решил поменять последовательность допросов.
– Пока ни с кого. Будьте поблизости, я позову вас, когда понадобитесь.
Борис Красинский уселся на стул, сложил руки домиком и, чуть наклонив голову, располагающе улыбнулся, словно приглашая меня к доверительной беседе.
– Расскажите мне о Джеймсе Финнегане, – сразу перешел к делу я.
– Что именно вас интересует, господин дознаватель?
– Какой он был человек?
Я ожидал безликих, ничего толком не говорящих эпитетов, таких как «ответственный», «решительный», «хороший специалист»… Но Красинский меня удивил.
– Грешный, – ответил он, сумев в одно короткое слово вложить целый спектр эмоций: сожаление, сочувствие, укор, предостережение, печаль…
– Вот как? И в чем это проявлялось?
– О покойных, – Борис застенчиво улыбнулся, – принято говорить или хорошо, или никак.
– Я так понимаю, хорошего о нем сказать нечего?
– Каждый человек в сути своей добр. Но некоторых иногда уносит с данной им Богом дороги в сторону.
– Позвольте вам напомнить, что я веду расследование убийства. Мне нужны факты. Вы сказали, что Финнеган был грешным человеком. Какие грехи он совершил?
Красинский помолчал, похоже, он сомневался. В конце концов, однако, вздохнул, сдаваясь, и скупо заявил:
– Он нарушал многие заповеди Божьи. Первую, четвертую и с седьмой по десятую.
– Я не помню заповедей наизусть, – сухо бросил я.
– Не страшно, – с мягким укором отозвался Красинский. – Я напомню вам. Не поклоняйся иному Богу, чти заповедные дни, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй и не желай чужого.
Я задумался. С первой заповедью – не поклоняйся другому Богу – все было понятно: атеизм Финнегана наверняка раздражал религиозного Бориса. С четвертой тоже – скорее всего, начальник заставлял Красинского работать в дни религиозных праздников. А вот с остальными было интереснее.
– Подробнее про седьмую и восьмую заповеди, будьте любезны, – попросил я.
Борис отрицательно покачал головой, смягчив отказ улыбкой.
