– Ошибка?!
– Ну, вдруг наш рядышком лежит…
Рядышком лежали три тела: костлявая старуха, бритоголовый, раздувшийся как пузырь толстяк, сплошь в лиловых пятнах, и девочка лет десяти, с уродливой опухолью под левым ухом. Остальные боксы пустовали.
– Теперь слушай меня, – начал было Тезей. – Мы тут незаконно. А значит…
– Часа хватит? – спела флейта за дверью.
Не сразу Тезей узнал голос санитара.
– Тебя на час хватит, сладкий? – второй голос был женский, грудной, с хрипотцой. – Целый час, а? Не сдохнешь?!
Смех. На два, нет, на три голоса.
– Это еще кто?! – яростно зашипел Пирифой.
– Откуда я знаю? Прячемся!
К счастью, Пирифой не стал пререкаться. Дверь уже открывалась, когда Тезей нырнул за двухтумбовый канцелярский стол, на котором лежал журнал регистрации, и втиснулся в нишу между тумбами. Пирифой же, не найдя иного укрытия, сорвал с себя серый гольф, который, как оказалось, носил на голое тело, растянулся на прозекторском столе, с головой накрылся простынёй – и замер труп трупом.
– …вас там уже ждут.
– Кто?
– Ваши. Извращенчики.
– Наши? – женский смех. – А ты не наш, да?
– Я свой собственный. Вернусь через час. Если что, дверь открывается изнутри.
– Достал ты с этой дверью! Помним, не в первый раз…
– Развлекайтесь.
Лязг двери. Шаги.
– Ха! – объявила женщина. – Нас и правда ждут!
Глава пятая
1
Питфей
Поверхность пруда кипела.
Это был истинный карнавал, фейерверк красок, танец гибких тел, подобный тем трехдневным вакханалиям, которые устраивают зимой в Элевсине – не в клубе, разумеется, а в пригороде Кекрополя. Красное и черное на белом. Красное и белое на черном. Мраморные разводы на желтом. Сетчатый узор на синем. Червонное золото. Платина. Уголь, крем. Бирюза. Серебро. Вольнодумец, Питфей игнорировал строгие правила, негласно принятые в среде эстетов- рыбоводов. Парчовые карпы, населявшие его пруд, были всех возможных расцветок – и даже двух-трех невозможных, способных довести иного мэтра селекции до инфаркта.
– Все, последняя порция. И хватит с вас…
Старик бросил в пруд горсть размоченного ячменя, улыбнулся, любуясь рыбьим столпотворением, и добавил еще одну горсть. С завтрашнего дня Питфей собирался отменить вечерние кормления. Осенью, едва начинало холодать, он переводил карпов на двухразовое питание: утром и в полдень. Раньше, когда Питфей только обзавелся садовым прудом, сделав труднейший выбор между мягкой гидроизоляцией и бетонной основой, Эфра предлагала свои услуги: дочь боялась, что во время периодических отъездов отца рыбы сдохнут от голода.
«Не волнуйся, – объяснил Питфей дочери. – Мои красавцы прекрасно обойдутся без еды неделю-другую. Более того, голодание им на пользу. В крайнем случае, заморят червяка: в пруду со дня на день заведутся насекомые. И наконец, если бы я попросил кого-то кормить моих карпов, я бы обратился к садовнику, а не к дочери. Я же вижу, ты не получаешь от кормления никакого удовольствия.»
Ну и что, удивилась дочь. Я могу кормить их без удовольствия.
«Без удовольствия пусть их кормит садовник. Ему за это платят. Тебе и так найдется чем заняться без удовольствия.»
Да уж не сомневаюсь, кивнула Эфра. С тебя станется.
В ее ответе Питфей услышал намек на кое-что давнее, незабытое, но, как ему казалось, прощённое. Ночью он мучился бессонницей, размышляя, так это на самом деле – или он, старый дурак, просто расчесывает до крови зажившие болячки.
– Ах вы жадины! Ну хватит, доедайте…
От Мефаны ползли тучи, обещая ливень ночью. Северо-восточной оконечностью Трезенская область глубоко вдавалась в море, и море, раздраженное
