«мастерка» небрежно накинута на плечи, а нам только и не хватало застудить спину…
– Держи! – Питфей кинул «мастерку» дочери. – Значит, информбог, батискаф, здоровье аватар. Не вижу криминала. Что там дальше?
– Похороны.
Планшет открыл для зрителей зимнее кладбище. Шёл дождь, размывая свежий, еще рыхлый холмик над могилой. Скорбные друзья и родственники чихали, ёжились, поднимали воротники плащей и курток. Всем хотелось разойтись побыстрее.
– Заботливая мать, любящая супруга, – бубнил кто-то за кадром. Оратор страдал насморком, речь выходила гнусавой, как у плохого клоуна. – Сегодня мы провожаем в последний путь…
– Жена, – прокомментировала Эфра. – Рак матки, скоротечный. Сгорела за восемь месяцев.
И добавила, суеверная, как все женщины:
– Не про нас будь сказано. Тысячу раз не про нас…
«Я суеверен, – вспомнил Питфей слова доктора, произнесенные в кабинете прокурора Миноса. – Могу лишь сказать, что в случае удачи все наши прежние достижения покажутся детской игрой в песочнице…»
Оператор взял лицо Прокруста крупным планом. По щекам доктора катились блестящие капли, и вряд ли это был дождь. Дрожали, шевелились белые, обмётанные лихорадкой губы. «Я, – прочел Питфей по их движению. – Я виноват. Я…» Как нейрохирург мог спасти онкобольную, Питфей не знал.
Проморгал болезнь на ранних стадиях?
Камера отъехала назад. Рядом с Прокрустом стоял мальчик лет шести. Будущий инспектор Синид не плакал, не прижимался к отцу. Стоял безучастно, втянув затылок в плечи, словно и не на похоронах. Прокруст опустил руку на плечо сына, и Синид кивнул, отвечая на немой вопрос. Всё, мол, в порядке, папа. За меня не переживай. А может, просто так кивнул, без особого смысла.
– Хватит. Дальше!
Дальше была запись выступления на симпозиуме в Фивах. Постаревший от горя, небритый Прокруст бубнил, уставясь перед собой:
– Нам хорошо известны свойства организма аватара после ухода информбога. Все процессы выводятся на потенциальный максимум, заложенный в человеке от природы. Сумма качеств возрастает единомоментно, в ослабленном виде эффект сохраняется до конца жизни. Бульварная пресса утверждает, что это результат действия
Объектив камеры скользнул по залу. Зал спал. Фивы славились своими ресторанами и ночными клубами, еще больше Фивы славились уступчивостью молодых фиванок, сгоравших от страсти прямо в холлах дорогих отелей, и почтенные светила медицины трудились до самого утра, не покладая рук.
– Что же касается так называемых полубогов, то есть детей, родившихся от аватара в состоянии одержимости, их организмы по основному набору качеств идентичны организмам аватаров. Но в случае полубога мы можем говорить о передаче частичных, сильно урезанных возможностей родительского информбога. Также полубоги рождаются с двумя двухкамерными сердцами, как на ранней стадии развития эмбриона. У обычного человека эта пара сердец при развитии плода сливается в одно четырехкамерное, у полубога – нет. Могу отметить, что люди с двумя сердцами здоровее и выносливее обычных людей, хотя при усталости нуждаются в более длительном отдыхе. Они реже болеют, на них оказывают меньшее влияние стресс и сердечно-сосудистые заболевания. Резюмирую: двусердие является признаком эволюционного развития человека…
– Развитие? – усомнилась Эфра. – Ерунда. Это эволюционный тупик. Иногда мне кажется, что у Тезея вообще нет сердца. На моих похоронах он не уронит и слезинки. И на твоих, папа, тоже.
– На моих похоронах, – вздохнул Питфей, – он спляшет сиртаки. Верни кладбище.
– Зачем?!
– Верни, пожалуйста. Да, хорошо.
– Ты некрофил, папа. Ты маньяк.
– Закольцуй этот эпизод. Ага, где лицо крупным планом…
«Я виноват, – тряслись губы доктора Прокруста. – Я виноват…»
– Чувство вины, – сказал Питфей. Он закончил с кабачками и взялся за морковь. – Страшная вещь – чувство вины. Из-за него ты лезешь в петлю, из-за него ты сворачиваешь горы. Уж я-то знаю… Что же ты выбрал, Прокруст: горы или петлю?
В окне главной кухни, расположенной в западном крыле дома, маячил повар Эвклид. Он глядел на Питфея с тревогой и раздражением. Эвклид тоже знал, что происходит в большом мире, если хозяину вдруг приспичит стряпать. Впрочем, чужие проблемы, будь то безвременные смерти или пожизненные заключения, мало беспокоили Эвклида. Куда больше он сердился, когда его собственная стряпня пропадала даром. Теперь хозяин неделю будет давиться вульгарным рагу из своего трижды проклятого казана, а к эвклидовым деликатесам, хоть ты тресни, и не притронется.
Горы горами, но в такие дни повар готов был наложить на себя руки.
– Тебе звонят, папа.
– Кто?
