– Потому, что он профи. Никаких левых вопросов. Все очень грамотно: каков коэффициент прочности внешней оболочки, каково усилие на разрыв вторичной армирующей решетки, – начал загибать пальцы штурман. – Опять же лонжероны, его интересовала частота их установки…
– Количество?
– Вот именно, он рассчитывал вероятность встречи с лонжероном. Ну, ты меня понял…
– Понял, коллега, – кивнул пилот, чувствуя, что его догоняет, то есть начинает действовать присадка в спиртном, которое заложил в санитарный бачок штурман.
Наверное, следовало бы разузнать у него о том, что за присадка, однако нормальные пилоты делали это перед вылетом, а он не сделал, потому что должен был лететь совершенно на другом транспорте, но его вдруг вызвали на час раньше и сказали, чтобы поторопился.
И вот он со штурманом, которого видел во второй раз и слышал о нем много всяких странностей.
– Что еще у тебя спрашивал этот процессор?
– Его интересовали пароли противоракет.
– Но у нас нет противоракет, мы просто летающий чемодан.
– Я ему так и объяснил.
– А он?
– А он не поверил. И вот с той поры у нас ним не заладилось…
– Что значит «с той поры»?
– С той ночи, когда он мне приснился в тот раз, когда затребовал пароли.
– Понятно. А как не заладилось? Он перестал сниться?
– Нет, не перестал, – покачал головой штурман и вздохнул. – Не перестал, но разговаривать со мной стал суше. Формальнее, понимаешь?
– Да, – подтвердил пилот, чувствуя, что его расслабляет и появляется такая нужная в долгом рейсе легкость. Он прикрыл глаза и улыбнулся. Бормотание штурмана ушло на второй план, потом на третий, потом пилот увидел поле с цветущими травами, с порхающими над ним гунтоносами, которые шумно втягивали травяное покрытие вместе с частью грунта и, набрав куба полтора зелени, с шумом уносились к горизонту, где высилось их новое пакетное жилище, построенное из пережеванной целлюлозы и собранных в реке моллюсков.
Картина залитого солнцем поля вдруг исчезла, когда на кресло рядом плюхнулся штурман и бросил на колени пилоту какое-то железо.
– Ай! – вскрикнул тот, приходя в себя.
– Не смешно, – буркнул штурман, откидываясь в кресле.
– Ты мне чуть ногу не сломал, придурок!..
– Что мне твоя нога? Я не сумел электроломом вскрыть эту долбаную консервную банку! – пожаловался штурман. – Даже подцепить не за что было, там зазоры микронные, представляешь?
Пилот не представлял и, растирая колено, смотрел на валявшийся рядом с креслом электролом.
– А ты чего мечешься? У нас что – бачок в туалете совсем пустой сделался? – спросил пилот, чувствуя, что, если не добавить переживания от брошенного ему на ногу электролома, больше не позволят вернуться в царство грез и цветущих полей.
– Но что это изменит для меня? Придет другая реальность?
– Реальность или нет, не знаю, но это изменит твой подход и эту, как ее… методологию! Ты увидишь те зазоры, которые не смог заметить вначале, и обязательно подцепишь эту консервную банку.
– А что, эта идея кажется мне подходящей, – произнес штурман и взглянул на пилота, как на равного.
– С одним условием, – поднял кверху палец тот.
– Каким?
– В остаток пойла ты высыпешь весь оставшийся порошок с присадками.
– Остатки в остаток? Логика есть.
– Что, кстати, за присадка?
– Не знаю. Я у наших три месяца понемногу приворовывал, но у каждой бригады свои присадки, вот и получилась помойка какая-то.
– Отставить «помойка», – возразил пилот, которого эффект присадки вполне устраивал. – Отставить наименование «помойка», предлагаю именовать это – «купаж».
– Согласен, камрад. Купаж – это по-нашему.
Глава 120
Монотонный стук у передней стенки прекратился, но на это никто не обратил внимания. Майор Корсак продолжал работать с программой взлома криптографических радиосетей, а его помощники – стажеры Сомак и Ружон – помогали в силу своих возможностей, дорабатывая сбрасываемые им для проработки второстепенные блоки.
