голову ходить по картинным галереям в такое время, и мешать мы там никому не будем. А?
— Давай, — кивнула экселенса. — Я там, кстати, несколько лет не была.
Двери в галерею были не заперты.
— Неужели и там уборка? — прошипела Оливия, но нет.
Мы вошли и увидели огромное помещение, залитое солнечным светом, бьющим в громадные окна. Стены и сводчатые колонны были увешаны картинами. Мы принялись бродить от одной к другой, как вдруг…
Я замерла перед большой картиной. На ней был изображен герцог Альбино, более молодой и улыбчивый, чем сейчас. Он сидел в резном кресле и держал на руках маленькую девочку, чье личико почти было скрыто очаровательными белыми кудряшками. Рядом с креслом стоял высокий худой человек в глухом черном плаще.
— Я никогда не видела этой картины, — сказала Оливия.
Глава одиннадцатая
Встреча Особо Важной Особы — 3, или Наконец-то!
Чем дольше ждешь, тем больше оснований не дождаться.
Или дождаться чего-нибудь не того.
Я никогда не видела этой картины, — повторила Оливия.
— Верю, — сказала я. — Маленькая белокурая девочка на ней — это ты?
— Я не знаю, — Оливия почему-то перешла на шепот. — С меня никогда не писали портретов. И насколько я помню, я не была белокурой.
— Ну, такая малышка могла этого и не запомнить… Сколько здесь тебе лет? Не больше полутора, по-моему…
— Но в то время отец был в военном походе, Десятилетняя война. Отец здесь очень, очень молод… Его почти не узнать.
— Если б твоя мать была жива, она тоже оказалась бы на картине. А тут какой-то мрачный мужик в плаще вроде тех, которые столетья назад носили Чистильщики Чумы. Да он и похож на Чистильщика! Только маски нет.
— Я ничего не понимаю…
— А в галерее есть портреты твоей матери? Другие портреты отца?
— Я не помню… Не уверена.
Мы принялись осматривать все картины. Портретов имелось много, но все это, судя по подписям, были давние предки Оливии, чуть ли не все родословное древо Монтессори.
— Вот, — остановилась Оливия.
Этот портрет герцога Альбино был, видимо, написан не так давно — герцог уже не улыбался, глаза его были холодны и лицо надменно. И шрам. Тот, которым низость герцога пометил благородный Фигаро. На портрете великий поэт всех времен стоял, опершись на бюро, где лежали свитки бумаги и перья. Одежду герцога составлял черный глухой плащ.
— Какой это год? Должна быть подпись…
Но у картины не было подписи. Как и у той — с белокурой девочкой.
— Знаешь, здесь что-то не так, — молвила Оливия. — У меня нюх на грязные семейные тайны. Что-то гадкое случилось в роде Монтессори, что-то, о чем все молчат.
— Давай спросим у Фигаро про эти картины.
— Нет, — отрезала Оливия. — Ему сейчас не до того. Разберемся сами. Родовые книги герцогства Монтессори должны быть в библиотеке. Мы посмотрим их, вообще все, что связано с моим родом. Никто и не заметит, где мы пропадаем, все будут толпиться около теодитора, и кто знает, может, мы что-нибудь нароем… Кстати, ты заметила? Девочка на портрете не выглядит так, словно у нее изуродован позвоночник.
— Заметила.
— Так, может, это не я? Может, это моя сестра, умершая во младенчестве? Нет, слишком попахивает романами для чувствительных дамочек. Идем в библиотеку.
Как я уже упоминала ранее — библиотека не была популярным местом посещения среди челяди и гостей замка. Но все-таки было заметно, что и в ней