— Но как он это делает? — герцог смотрел на прибор, будто на некое неприятное существо. Неблагодарный! — Без волшебства?
— Его нужно включить, задать задание, параметры, характеристики и дождаться, когда он выполнит работу.
— Что ж, — молвил герцог. — Покажите нам это, Люция. Ведь, если помните, стихи, что так споро забрал брат Юлиус, ко мне в руки не попадали, и я, хоть и числюсь их автором, даже не знаю, о чем и как они написаны. Хотелось бы взглянуть.
— Пожалуйста, — пожала плечами я. — О’кей, анапестон!
Кубик тихо загудел и стал голубоватым. Герцог и Оливия вздрогнули, глядя на это чудо техники.
— Прошу авторизации, — сказал анапестон.
— Люция Веронезе.
— Приветствую тебя, Люция Веронезе, я твой анапестон. Наблюдаю биотоки еще двух органических существ. Авторизовать их как дополнительных пользователей?
— Да, — на всякий случай сказала я. И папе с дочкой: — Назовите себя.
— Герцог Альбино Монтессори.
— Герцогиня Оливия Монтессори.
— Авторизация дополнительных пользователей завершена. Какие будут поручения, Люция Веронезе?
— Ты можешь снова воспроизвести на бумаге двенадцать стихотворений, которые сочинил раньше?
— Да, Люция Веронезе.
— Тогда сделай это.
— Выполняю. Пожалуйста, подождите, идет процесс…
Куб слегка завибрировал и стал испускать лучи. Вдруг из него зазвучали нежные звуки лютни.
— О’кей, анапестон, — удивилась я. — А музыка откуда?
— Я предположил, что музыка скрасит вам время ожидания и выбрал одну из музыкальных композиций вашего исторического периода.
— Замечательно, — сказала я.
Минут через десять анапестон выпустил веер голубых лучей, а на столе появились листы веленевой бумаги, исписанные почерком герцога.
— Процесс завершен, — доложился прибор. — Музыку оставить?
— Оставь. Вот, ваша светлость, извольте взглянуть.
Герцог взял в руки бумаги и принялся читать. Как всегда, он нацепил маску бесстрастия, так что истинные его чувства понять было невозможно. Я вдруг подумала, что этим он очень схож с анапестоном — все самое интересное внутри, и непонятно, как устроено.
Наконец герцог прочел все двенадцать стихотворений.
— И эти стихи сочинены механизмом?
— Анапестоном. Он не просто механизм, он обладает искусственным разумом.
— Я уже понял. С первого взгляда и не отличить, что писал не я…
— Ни с какого взгляда не отличить, ваша светлость, — с металлом в голосе сказала я. Нет, я ему помогла, а он еще и выкобенивается! — Все необходимые параметры учтены.
— Угу. Выключите, пожалуйста, свой прибор, Люция, а то мне кажется, что он за мной наблюдает.
— Спящий режим, анапестон. Ваша светлость, я не понимаю, чем вы недовольны.
— О, я всем доволен! Репутация великого поэта спасена при помощи механизма размером с помазок для бритья! Великолепно! Восхитительно! Одно это уже может стать темой для венка сонетов! Кстати, почему он пишет только анапестом?
— Спецификация такая, — мрачно сказала я. И убрала прибор в мешочек, а мешочек завязала покрепче и повесила себе на шею. Все ясно. Гордыня великого поэта не может примириться с действительностью, где какая-то машинка пишет стихи не хуже его, а в точности как он, а может, даже и лучше. Чувствую, к этому вопросу мы вернемся не скоро, а возможно, и никогда, если герцог не смирит свой норов.
— Девочки, вы можете идти, — сказал герцог, и мы — а что делать — удалились восвояси.
— Ко мне, — велела Оливия, и мы повернули в ее покои.
Усевшись у туалетного столика, Оливия сказала:
— Не могла бы ты мне шею растереть. Болит ужасно. Настойки обезболивающих трав уже ни дрына не помогают.
Я спустила с ее плеч платье, взяла целебное масло для растирания и принялась за дело, сказав при этом:
— Ты что, боишься лишних ушей? Жучков вытравили давно.
— Да никого я не боюсь. Просто болит. По-настоящему.
— Сейчас все исправим…
— Слушай, Люци, а папашка-то мой здорово взъярился.
