И на пустых серебряных тарелках сами собой появились такие ароматные кушанья, что мой рот вмиг наполнился слюной, а живот заурчал, как голодный оборотень. Я принялась пожирать котлетки, заедая их пирожками, и только когда первый голод был утолен, сообразила, как неприлично выгляжу перед хозяином этого великолепия. Обжора! Чавкающая обжора!
— Простите, мессер, — я покраснела.
— Ничего, дорогуша. — Крыса сидела и пристально наблюдала за мной, вертя в лапке серебряный бокал. — Ты юна, а юность всегда голодна. Тебе не нужно передо мной чиниться. Но отведай вина! Возьми в руку свой бокал.
Я повиновалась и увидела, как в моем пустом бокале вдруг появилось вино, темное, ароматное, густое.
— За наше знакомство! — поднял бокал мессер.
Я сделала глоток. Восхитительно! Такое впечатление, что меня поцеловали розы и ангелы!
— Нравится?
— Да, мессер, — я выдохнула. — В жизни не пробовала ничего подобного.
— Ничего особенного, дорогуша, — отмахнулся крыс. Теперь я буду называть его так. — Тебе предстоит попробовать немало прекрасных вин и отменных яств, поверь, уж я-то знаю.
— Откуда? То есть я понимаю, мессер, вы, наверное, волшебник…
— Хи-хи, дорогуша, я куда более могуществен, чем любой волшебник в этом мире или в других мирах. Но речь не обо мне.
— Почему не о вас, мессер? — я сделала еще глоток. — Я совсем не знаю, кто вы и как вас зовут.
— Люция, в тебе есть наблюдательность, и даже пирожкам с начинкой из тертых креветок ее не заглушить. Это мне нравится. Это говорит о том, что в других ситуациях ты не дашь незнакомому собеседнику увлечь себя и всегда останешься при своем. Храни это качество, девочка, воспитывай его в себе, и никто не застанет тебя врасплох.
— Но вы так и не ответили… Вы мне заговариваете зубы, мессер, да?
— О нет. Конечно, я отвечу. Да, ты можешь называть меня волшебником, ибо волшебство во всех его видах также является одной из моих многочисленных способностей. А вот имени своего я тебе не скажу.
— Почему, мессер?
— Никто из живущих сейчас или прежде не может узнать мое имя и после этого остаться в живых, лапочка. Это имя само по себе так могущественно, что превратит в пар любого, кто только подумает о нем, не то что произнесет. Но чтобы нам было легче общаться, ты можешь называть меня, например… Софус. Если ты хорошо знаешь старолитанийский диалект, то ты понимаешь, что означает это слово.
— Софус… Мудрец?
— Совершенно верно, дитя. Итак, можно считать, что мы познакомились. Продолжай ужинать, поскольку я чувствую, что ты еще голодна.
— Но, мессер, у меня так много вопросов!
— Хорошо, задавай. Я стану отвечать.
— Для чего вы появились здесь, в карцере, мессер? Для чего устроили все это?
— Хи-хи, можешь считать меня любителем маленьких глупых девочек, попавших в беду.
— У меня есть на тебя планы, дорогуша. Я как раз затеваю одно дельце, и мне не помешала бы помощь маленькой глупой девочки.
— Я не маленькая и уж отнюдь не глупая, мессер Софус, иначе вряд ли вы пришли бы мне на помощь, верно?
— Ну, не обольщайся. Я помог бы и другой девочке, оказавшейся в этот момент в этом месте. Так состыковались грани.
— Какой момент? Какое место? Какие грани, мессер?
— Тебе это пока не нужно знать. Знай только одно: я могу изменить твою жизнь. Изменить ее к лучшему, Люция. И я сделаю это, если ты пойдешь мне навстречу. Понимаешь?
— Я должна что-то сделать для вас, мессер? В обмен на лучшую жизнь?
— Именно. Но это случится не сразу. Мы будем большими приятелями, Люция, и ты сама поймешь, когда ты сможешь отплатить мне за то, что я сделаю для тебя. А я изменю твою жизнь с первым ударом часов, которые скоро пробьют полночь. О пансионе, монахинях и своих одноклассницах ты отныне будешь вспоминать только с усмешкой. Твоя жизнь станет прекрасной, счастливой, богатой. Ты получишь все, о чем только может мечтать человек.
— Это правда, это не розыгрыш?
— Дитя, мне ни к чему тебя разыгрывать. Ты нужна мне. Так сложились грани. А я пригожусь тебе, уж поверь. А теперь выпей еще вина.
Я допила остатки вина в бокале и поняла, что объелась и хочу спать. Последнее, что я помнила об этой ночи, — как ложусь на кушетку, утопая в мягких подушках, укрываюсь одеялом и слышу отдаленный бой монастырского колокола, возвещающего полночь.