– Хм, хорошо, – улыбнулся тот.
Я даже как-то не ожидал этого. В кабинете моё внимание сразу переключилось на хозяина. Я запоминал лицо и сам вид, не побоюсь этого слова, великого человека, поэтому и впитывал, закрепляя в памяти все его черты и движения. Но он не курил, хотя трубку в стороне я рассмотрел, да и присутствовал остаточный запах табака в кабинете. Похоже, перед моим приходом кабинет проветрили или хозяин кабинета курил очень давно.
– Чай будешь?
– Буду. Если можно с печеньем. Слава о кремлёвских печеньях гремит по всей стране. Хотелось бы изведать. Тем более я и не ел толком сегодня, утром в пять часов, как подняли клоуны, лишь успел перехватить хлеба с молоком.
– А что случилось? – сделав заказ по телефону, спросил хозяин кабинета. Судя по тону вопроса, его действительно заинтересовал этот момент.
– А-а-а, – махнул я рукой. – О моём выступлении на радио, думаю, вы слышали, ну или вам передали?
– Я слушал. С начала выступления слушал. Хорошие песни, и рассказы твои… Тяжело было всё это слушать.
– Самое печальное, что всё, что я рассказал, правда. Да ведь не только вы слушали, все меня слышали. И о золоте, а я его ещё не сдал, в тайнике находится, и о сделанных мной снимках, ну и об оружии. Утром, когда нашли, где я живу, рванули ко мне три машины. Сотрудников НКВД, политуправления и машина из добровольческого коммунистического батальона. Что странно, но, наверное, стечение обстоятельств, нашли они мой дом одновременно и приехали вместе. Что дальше было, я не видел, спал, разбудили. В общем, водители политуправления и наркомата товарища Берии считали, что на трассе они важнее и их нужно пропустить, носы к потолку и друг другу не уступили место.
В результате две разбитые машины и мне палисадник разрушили. Вот я и проснулся от удара, сотрясения дома и мата, что стоял снаружи. Всю улицу подняли, не только моих родных. Дед с берданкой к бою начал готовиться, думал, бандитский штурм. Командиры коммунистического батальона не пострадали, в сторонке стояли и за всем с интересом наблюдали. Сами понимаете, я на нервах был. После бомбёжки только новые стёкла вставил, а тут мне опять ремонтировать, ну я оделся, схватил кол со двора и на улицу. Троим по хребту перепало, остальные шустрые, бегали быстро. Двоим из политуправления перепало и одному сотруднику НКВД. Но тот сам виноват, об водителя стукнулся и упал, грех такой возможностью не воспользоваться. А водители за машины спрятаться успели. Потом ничего, разобрались и делом занялись. Съездили к тайнику, и я по описи передал всё оружие и боеприпасы, как обещал. Вот акт приёма.
Протянув Сталину лист квитанции, я вдруг обнаружил, что тот трясётся, зажмурившись, и внезапно понял, что он смеётся. Не сдержавшись, Сталин засмеялся в полный голос. Именно в этот момент зашёл в кабинет Поскрёбышев, внеся поднос со стаканами, чайником и розеткой с печеньем. Он удивлённо посмотрел на нас, но потом снова принял невозмутимый вид и стал наливать чай. Отсмеявшись, Сталин, мельком посмотрев на своего личного помощника, вдруг спросил:
– Саша, а почему тебя так заинтересовал внешний вид своего тёзки?
– Дополнительно проверял, врали мне или нет. – Положив квитанцию на стол, я взял стакан и осторожно попробовал. Не зря парил, крутой кипяток налили.
– Вот как, и что же тебе рассказывали о Поскрёбышеве?
– Да больше о вас. Говорили, что вы тиран. Скручивали листки бумаги в трубочку, надевали их на пальцы своему секретарю и поджигали, с садисткой улыбкой наблюдая, как тот корчится, но товарищ Поскрёбышев не издавал ни звука. Или как вы хватали его за волосы и били лицом о стол.
Сталин и слушавший нас Поскрёбышев застыли в шоке. Смеха в глазах хозяина кабинета уже не было, там разгоралась лютая ярость, что даже мне стало не по себе, но я невозмутимо продолжал делить печеньки. Сталину и трёх хватит, он их и так каждый день ест, остальное я честно отделил себе и, беря из небольшой кучки, смаковал их с чаем. Реально вкусно, не обманули слухи.
– Кто?! – яростно спросил Сталин, вставая. – Кто посмел распускать такие грязные слухи?!
– Врачи говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, а вы такими вспышками себе сердце посадите, а мне бы хотелось, чтобы вы подольше прожили. Сядьте, успокойтесь, чаю попейте. Тем более тому, кто распускает эти слухи, вы всё равно ничего сделать не сможете. С детства пороть надо было, воспитывая дочурку. Самое паршивое, что ведь ей некоторые несознательные личности верят. Как же, ведь дочь самого товарища Сталина!
Хозяин кабинета даже упал на стул, и Поскрёбышев захлопотал вокруг него. Как-то у нас не так разговор прошёл, но всё, что я спланировал, пока мы ехали в машине, выдал. Было ещё кое-что, но это чуть позже. Продолжая попивать чай, я сказал:
– Не думаю, что серьёзные люди таким слухам поверят. Вы ведь, товарищ Сталин, окружаете себя неординарными личностями, Личностями с большой буквы. Кто ж подобное терпеть будет? Так что на всё, что говорит Светлана, люди лишь посмеиваются. Да и почему она всё это делает? Избаловали вы её, вырастили дворянку столбовую. Не было внимания, не было обучения, безотцовщина, вот и выросло непонятно что. Хотя исправить пока ещё можно. Могу дать совет.
Сталин уже успокоился и, иронично посмотрев на меня, сделал глоток чая.
– Говори, мы с товарищем Поскрёбышевым с интересом послушаем.
– А ей нужно показать, чего она стоит, сама она это ещё не скоро поймёт, а когда поймёт, то ещё хуже будет. Нужно отправить её к людям. Не просто к людям, а, например, в госпиталь простой санитаркой до конца войны, чтобы видела, как советский народ добывает нашу будущую победу, что ему это стоит.
