ДЕНЬ ПЯТЫЙ
1 июля 1804 года
Лондон
Вьюга мела белые хлопья, кружила мусор в баках, захлестывала провода. Петр молча шел по заснеженному тротуару, ощущая, как зябнут ноги в осенних туфлях, да и руки уже прихватило морозцем. Тонкие перчатки надеты были больше для форса, чем для тепла.
— Вот это и есть то самое место! — тихо пробормотал Петр, глядя на старинную створчатую арку, ведущую в глубь знакомой подворотни. — Да, все правильно, я пришел вовремя.
Сейчас он туда зайдет и увидит двух гопников, что пытаются ограбить женщину. И зайдет не ради ее спасения, а для того, чтобы задать один-единственный вопрос — зачем?
Для чего потребовалось переносить его более чем на два века в прошлое, кому это потребовалось?
Петр расстегнул куртку, готовясь к драке, снял перчатки и засунул в карман. Но тут его пальцы неожиданно уткнулись в холодный, показавшийся ледяным, металлический эфес шпаги.
— Опа-на! — вслух удивился Петр и потянул клинок из ножен. Сталь сверкнула в бледном свете луны и хищно уставилась в темноту острием, словно требовала крови.
— За тебя, подруга, мне срок нехилый отвесят. — Петр пожал плечами. — Здесь ношение подобных предметов законом не дозволено.
«Только на задницу проблем намотаю!» Петр с сожалением вздохнул, убрал клинок в ножны и, недолго думая, подошел к лавке, занесенной мусором, — первая примета наступившего капиталистического дня или абсолютной безалаберности, пришедшей на волне «бюрократии и либерализма», а точнее всеобщего наплевательства.
Он наклонился, положил ножны со шпагой под лавку и сдвинул ногой на нее снег, маскируя оружие — мало ли кто найдет. Немного постоял, похрустев кулаками, тоже весьма доходчивый аргумент в предстоящей баталии с нарушителями законности.
— Спасать меня решил, парень?
В женском голосе явственно звучала насмешка, но Петр сделал вид, что ее не понял, демонстративно медленно поворачиваясь к ведьме, и молча уставился на нее, продолжая сжимать кулаки. Та не обратила внимания на угрожающую позу и присела на лавку, предварительно убрав снег варежкой: то же затрапезное пальто с облезлым воротником, дешевая сумочка, тусклый вид — нормальный советский облик.
— Да вот, поговорить с тобой захотел! Думаю, ты бы и без меня спаслась! С твоими талантами ты кому угодно голову заморочишь…
— Ты так уверен?
Она улыбнулась, но не натянуто, вполне доброжелательно, совершенно игнорируя вызывающий тон Петра.
— Перестань! Незачем словами играть. Ты — это ты, я — это я, и не надо меня в какие-то игры впутывать.
— Ты так уверен, что я тебя впутываю? А ты не думаешь, что я только выполнила твое желание?
— Я тебя не просил отправлять меня в прошлое!
— Зато ты об этом постоянно думал! — уже строгим голосом ответила женщина и чуть повернула голову, встретившись взглядом с Петром. У нее были большие пронзительные глаза с каким-то внутренним блеском, что на секунду напомнили ему старика. А потому он стушевался, понимая, что говорить с позиции силы с ней нельзя, но вертевшийся на языке вопрос повторил таким же угрюмым голосом и более настойчиво:
— Зачем ты это сделала?
— Смени пластинку!
В ее голосе прорезался одесский жаргон. Петр моментально встопорщился, чувствуя, как в груди начинает закипать злость:
— Ты че бакланишь?!
— Фи, царь-батюшка на феню перешел!
Женщина улыбнулась, но на этот раз ласково, как мать, и, неожиданно нежно обхватив его за плечи, прижала к себе, поцеловав в лоб. У нее были такие горячие губы, что из Петра моментально ушел холод и возникло состояние блаженства. Но объятия тут же разжались, и когда он открыл глаза, женщины уже не было. Исчезла бесследно, хотя такое представить было трудно.
— Понятно, — пробормотал Петр совершенно растерянно, — вот Евины дочки, никакой у них конкретики!!
Он поднялся с лавки, надел перчатки и степенно вошел в подворотню. Краешек луны давал достаточно света, но там никого не было,