Ракун уныло бродил по берегу, расшвыривая лезущие под ноги ветки.
На влажной земле виднелись следы четырех человек, чуть дальше от берега к ним добавлялись отпечатки сапог пятого, оттиски лошадиных копыт и тележных колес. Магос честно отследил похитителей до ближайшей дороги и даже прошел по ней несколько шагов, но затем повернул обратно. Догонять конных пешком — бесполезное занятие.
И даже на помощь позвать некого, потому что для этого надо сначала добраться до Истока.
Он бросил беглый взгляд на реку. Та, как ей и положено, текла к устью. Придется дождаться нового рассвета. Почти сутки. Почти сутки наедине с Алинкиной теткой, которую в любом случае уже пора расколдовывать, а то ведь помрет ненароком.
Ракун вытащил из кармана статуэтку и положил на берег. Ладно хоть посторонних нет, никто не помешает.
Заклинание сработало быстро: спустя мгновение на земле лежала уже вполне живая и невредимая женщина. По крайней мере внешне все выглядело нормально. А вот что там внутри…
Магос отступил на несколько шагов назад и приготовился при необходимости бежать как к Нине, так и от нее.
— Раз… два… три…
Считать вслух было не обязательно. Считать вообще было не обязательно, но очень уж не хотелось ждать в тишине. Да и по данным каких-то там исследований распаковка проходит менее болезненно, если жертва заклятия ощущает присутствие рядом других людей. Желательно, конечно, близких, но сойдут и просто живые.
Нина эти исследования явно не читала, поэтому на счет «четыре» вздрогнула, напряглась, выгнулась дугой и дико, нечеловечески заорала. Спазм вскоре закончился, но боль осталась. Женщина вслепую шарила руками по земле, с корнем выдирала траву, сучила ногами, дергалась и хрипло выла. На ее лицо Ракун старался не смотреть.
На счет «девятнадцать» ее отпустило окончательно. Нина затихла, потом со стоном перевернулась на живот, с трудом встала на четвереньки и раскашлялась. Затем — сочно, со вкусом выругалась. И только после этого наконец-то подняла голову. Мутные глаза в звездочках полопавшихся сосудов смотрели прямо на магоса.
— Садист и психопат! — прорычала женщина.
— Я предупреждал, что будет больно, — пожал плечами Ракун, подходя ближе и наклоняясь, чтобы помочь женщине встать. Но она оттолкнула его руку и довольно ловко отскочила в сторону.
— Больно? За горячую сковородку голой рукой схватиться — больно. Утюг на ногу уронить — больно. Зубы драть без анестезии — больно! А то, что сейчас произошло, — это я даже не знаю, какое слово. Это как живого человека наизнанку вывернуть.
Губы у нее дрожали.
Ракун, напротив, улыбнулся. Ругается — значит, жива и вменяема. Все помнит и, по-видимому, осознает. Одной проблемой меньше.
Вторая проблема, впрочем, никуда не делась. Выплеснув гнев, Нина нерешительно переступила с ноги на ногу (каблуки воткнулись в землю по самую подошву), огляделась и удивленно спросила:
— А где Алинка?
— Там, — махнул рукой магос.
В правильном направлении, кстати, махнул. Но расколдованной оно чем-то не понравилось, и она прозорливо уточнила:
— Там — это за кустами? Или в ближайшем городе? Или где? Мы вообще прибыли на место?
— Не совсем, — не стал скрывать Ракун.
— Поэтому ты выглядишь так, будто только что вылез из болота? Что случилось? Ничего не хочешь мне рассказать?
Теперь настала очередь магоса переминаться с ноги на ногу.
— Сядь, — наконец велел он.
Нина огляделась вокруг, не нашла ни стула, ни даже туристической пенки и демонстративно осталась стоять, уставившись на Ракуна, как милит на пойманного контрабандиста. По крайней мере ощущения были очень похожими.
Но, в отличие от милитов, Нине Ракун врать не рискнул.
Рассказал все.
Почти все. Про засунутую в чемодан водоросль все-таки промолчал.
— Так, ладно… Надо успокоиться, надо успокоиться… — бормотала Нина.
Возможно, успокоиться действительно надо было, но у нее никак не получалось. Вот бегать туда-сюда по берегу, нервно жамкая юбку, — да, вполне.
Ракун, наоборот, спокойно сидел на поваленном бревне, смотрел на реку и улыбался.
— Какого черта? — набросилась на него Нина. — У тебя племянница пропала! Что в этом смешного?
