рождения, которая разворачивалась в сфере политики и спецслужб в те годы, когда в новой Германии царила еще полная неразбериха. В краткой аннотации на суперобложке говорилось, что автор, «бывший влиятельный советник в боннских кругах», представляет в этом романе «и свой собственный опыт в несколько переработанном виде». Роман был лихо написан и, если говорить вкратце, повествовал о том, как герой и рассказчик, некий Норберт Зете, чиновник ведомства федерального канцлера, в восьмидесятые годы влюбляется в молодую женщину по имени Соня, которая работает в администрации бундестага. Опытному читателю довольно скоро становится ясно, что эта куколка — агент «Штази». Я стал листать роман дальше и увидел, что в игру вступают потом и другие спецслужбы — от МИ6[18] и ФБР до МОССАДа — и что в книге встретится все, что положено по жанру: свержение министров, подлые убийства и предательства всех мастей. Да иначе на восемьсот страниц было бы не развернуться. На суперобложке красовались хвалебные отзывы прессы и одобрительное высказывание Джона Ле Карре. Чтиво этого рода мне всегда доставляло удовольствие. Более того, при иных обстоятельствах я бы и сам не отказался поработать на какую-нибудь спецслужбу, но, как известно, пока дальше черного рынка не продвинулся.
На следующее утро Зандер в первом приближении познакомил меня с библиотечной систематикой, чтобы я мог помогать ему в составлении каталогов. При всей любви к книгам я был все-таки перекати-поле, студент-недоучка, который позже успешно реализовал себя совсем в другой области, а именно в торговле. А вот Зандера я не мог представить себе иначе как погруженным в книги с раннего утра и до поздней ночи.
Вскоре после знакомства он рассказал мне одну историю. Однажды в детском саду он нашел тугой резиновый мячик и засунул его в карман. Когда дети играли, он сидел в сторонке. Воспитательница трижды спрашивала его, почему он молчит и не случилось ли с ним чего, и каждый раз Зандер отвечал: «Я вообще люблю помолчать, и у меня ничего не случилось. Все в порядке». Ему было четыре года, и когда он в третий повторил то же самое, воспитательница рассмеялась, кажется, почувствовала облегчение и оставила его в покое, не принимая никаких строгих мер. Зандер в этот день долго стоял в уголке и улыбался, а потом вынул из кармана мячик и, размахнувшись, изо всех сил бросил его в лицо девочке, стоявшей рядом. Страшный рев и крики, разумеется, глаз у девочки заплыл, вызвали врача, а воспитательница — она в этот день была с детьми одна, потому что ее напарница заболела, — позвонила маме Зандера и попросила забрать ребенка. После этого она не придумала ничего лучше, как запереть его в своей крохотной каморке, пока не придет мать. Извиняться перед девочкой он отказался. Воспитательница, которая очень его любила, в отчаянии смотрела на него, стоя в дверях, он же решил ее утешить и сказал: «Не беспокойтесь. Все в порядке». Она в недоумении покачала головой и вновь вернулась на улицу, к гомонящим детям, а каморку заперла снаружи. Наверное, она думала в тот момент: «Я все делаю неправильно. Все происходит совсем по-другому, чем нас учили». Этого мы никогда не узнаем. Воспитательница сейчас уже пожилая дама, а может быть, она и умерла. Зандер помнит, что ее звали Ингрид и что он тоже очень ее любил.
В каморке стоял электрический чайник и стакан с растворимым кофе, а в мойке, в уже остывшей воде плавала грязная чашка. На маленьком письменном столике он обнаружил серую папку, почти пустую, рядом лежала слегка помятая книжица карманного формата.
— Помню, — рассказывал Зандер, — я был слегка удивлен тогда, потому что никогда не видел Ингрид с книгой в руках.
Зандер взял книгу и открыл ее, и если тот факт, что Ингрид здесь, у себя в комнатке, прятала от глаз детей книгу, его удивил, то, похоже, он совсем не удивился тому, что, когда глаза его привыкли к черной вязи буковок на белом фоне, он смог эту вязь без труда расшифровать. Да и чему было удивляться, ведь до сих пор ему никто не говорил, что дети в четыре года, как правило, читать не умеют. «Миссис Дэллоуэй [19] сказала, — прочитал он, — что она сама пойдет и купит цветы».
— Конечно, — говорил Зандер, рассказывая мне эту историю, — тогда я не мог ни удивиться, ни счесть совершенно естественным то, что воспитательница читает Вирджинию Вулф, потому что я вообще не знал, кто такая Вирджиния Вулф и какие читательницы ее читают. Возможно, в этом не было ничего удивительного, потому что тогда Вирджиния Вулф считалась литературным вождем феминизма, и тот факт, что она, воспитательница по имени Ингрид, в данный момент, наверное, озабоченно беседовавшая с врачом там, на улице, вообще интересовалась такой литературой, был тоже вовсе не странным, ведь я не знал, какие хитросплетения судьбы побудили ее стать воспитательницей, не мечтала ли она до этого о какой-то другой профессии и, может быть, мечтает о ней до сих пор.
Итак, мама Зандера пришла, чтобы его забрать, Ингрид открыла дверь, и обе женщины увидели маленького Кая Зандера, сидящего на полу в уголке, что само по себе не вызвало удивления, но в руках у него была книга, и вот это уж воистину было странно и даже слегка забавно, поэтому их озабоченные лица озарила легкая улыбка, в которой превосходство взрослых смешивалось со своего рода облегчением, ведь маленький Кай никому не причинил больше никакого вреда и не раскрошил в мелкую крошку все вокруг. В улыбке Ингрид облегчения было больше, чем в улыбке матери, у которой наверняка не шел из головы тот приступ агрессии, который случился у сына. Именно Ингрид заговорила первой, она спросила чуть игриво: «Смотри-ка, ты нашел мою книжку! Ну и что там написано?»
Зандер перелистнул страницы назад и произнес: «Миссис Дэллоуэй сказала, что она сама пойдет и купит цветы». И тогда он увидел, как лица обеих его мам — настоящей и детсадовской — охватывает неописуемый ужас.
— Потом я никогда ее ни о чем не расспрашивал, — сказал Зандер, — но иногда мне приходит в голову, что моя мама в тот момент подумала, будто породила чудовище. Хотя мне было всего четыре года, могу поклясться, выражение лица у нее тогда было отнюдь не радостное.
Почему же его родители тогда ничего не замечали? В конце концов, дома у Зандеров книги водились, хотя о настоящей библиотеке речи не шло. Отец
