Фирс кивнул и погрузил Мьюл в воздушный звуконепроницаемый кокон. Уже через несколько минут она подняла руку вверх, и Хассел снял барьер.
— Так быстро? — удивился маг.
— А тут больше и не надо, — банши вернула кристалл Хасселу. — Тебе разве не страшно?
— А ты как думаешь? — Фирс осторожно убрал смертоносный камень в небольшой чехол и спрятал в кармане мантии.
— Разве нельзя по-другому?
Фирс покачал головой:
— Я видел мир, уготованный Мёрке и остальным, а еще немного знаком с самим демоном. Он не отпустит ее и будет мучить до тех пор, пока не добьется своего. У Мёрке не будет нормальной жизни, пока это чудовище существует.
— Ты разобьешь Натт сердце, — предупредила банши.
— Мьюл, ты не облегчаешь мне задачу. Думаешь, я хочу умирать? Тем более тогда, когда Мёрке стала моей. Я прокручивал в голове тысячи разных вариантов. Этот — единственно верный. Надеюсь, что она любит меня не так сильно, как я ее, — грустно изрек маг.
— Она заключила сделку на свою жизнь, и ты еще строишь такие предположения?! — воскликнула Мьюл.
— Не хочу опять ей врать. Это ужасно — смотреть в глаза и обещать, что все будет хорошо, — признался Хассел.
— Если ты говоришь, что по-другому нельзя… Хочешь, я заберу твой страх?
— По мне так сильно все видно? — Хассел нервно теребил воротник.
— У меня в ушах звенит от твоих чувств. Давай помогу. Я умею, — банши протянула к стихийнику руки.
— Нет. Без этих переживаний это буду уже не я, а кто-то другой. Лучше помоги Мёрке, когда все закончится. Не оставляй ее, хорошо? Может, у Синда получится сделать ей счас…
— Хватит Фирс. Боже, лучше помолчи.
— Я, кажется, начинаю ревновать. Мерзкое чувство.
— И не говори.
Стихийник не торопился уходить и смотрел себе под ноги.
— Фирс, ты можешь не сдерживаться при мне. Я же банши и не такое видела. Синд и Мёрке не узнают. Никто не узнает.
Хассел подошел к Мьюл, рухнул перед ней на колени и зарылся лицом в полах длинной мантии. Его тело содрогалось от бессильных рыданий, сквозь которые Мьюл слышала бесконечное «не хочу, только не сейчас». Она гладила его золотистые волосы и не нарушала данное обещание: каким бы желанным ни было страдание Хассела, она не забрала ни капли. Через некоторое время Фирс затих и забылся тревожным сном, привалившись к кровати. Банши тихонько запела ему самую безобидную колыбельную, слова которой сложились сами собой:
