Я попытался представить, как давлю кнопку звонка у двери Мэллона, и с отвращением содрогнулся.
— Значит, все это время эта сволочь живет и в ус не дует. — Верилось с трудом. — Господи. Знаешь, там, в аэропорту, мне пришла в голову эта жуткая мысль, и я…
— Соберись-ка, Ли, — сказал Дон. — Мы сюда не загорать приехали.
В конце коридора он постучал в дверь с табличкой «Маркетт-люкс».
Дверь распахнулась. Перед нами, намереваясь отступить назад, стоял высокий, сутулый, бледный как мертвец, одетый во все черное мужчина лет тридцати пяти. У него были темные волосы, падающие на лоб, темные блестящие глаза и длинный подвижный рот.
— Да… — произнес он, изобразив небрежный поклон. — А, Дональд, это вы, да.
Он резко сунул Дону вялую руку, которую тот взял и тотчас выпустил, не пожав. Мужчина повернулся ко мне. Его глаза блеснули. Это напоминало знакомство с сотрудником похоронного бюро из старого черно-белого фильма.
— А это, должно быть, мистер Гарвелл, наш знаменитый писатель. Какая честь…
Я принял в ладонь его пальцы, холодные и словно безжизненные, и тут же отнял руку.
— Меня зовут Вардис Флек, мистер Гарвелл, я помощник миссис Уолш. Прошу вас следовать за мной в гостиную.
Мы очутились в прихожей или приемной, где большое овальное зеркало в золоченой раме смотрело на высокий стол с огромной икебаной, раскинувшейся крыльями стебельков и веточек. Позади Флека в углу обнаружились две двери. Он скользнул к той, что справа, и распахнул ее.
— Прошу, — повторил он, улыбаясь одним ртом.
— Надеюсь, вы все так же готовите на всех конфорках, Вардис, — сказал Дон. — И в королевстве царит мир.
— Когда вы рядом, скучать не приходится ни секунды, Дональд.
Флек проводил нас в просторное, строго оформленное помещение с диванами и креслами вокруг столов темного дерева. Голый камин в стене справа; на левой стене — черная консоль с выключенным телевизором и секция выдвижных ящиков возле мини-бара. Вазы из граненого стекла на двух столах держали пышные, торчащие во все стороны цветочные икебаны, отражающиеся в зеркалах — точных копиях того, что в фойе.
— Поверьте моему слову, готовлю я на каждой имеющейся в моем распоряжении конфорке, — добавил Флек. — В этом суть моей должности. Хотел бы добавить, что вы в полном смысле слова неординарный знакомый моей дорогой госпожи. Вы единственный, кто способен требовать денежного пожертвования, только освободившись из тюр-р-рьмы.
Вялым взмахом руки, похожей на сломанное птичье крыло, он указал нам на диваны перед камином.
— Она сделала пожертвование с той же радостью, с какой я его получил.
— Мистер Флек, — сказал я, устраиваясь на жесткой диванной подушке, — можно поинтересоваться, откуда вы родом? Ваш акцент необычайно мелодичен, но мне никак не удается привязать его к какой-то местности.
— Если постараться, привязать можно, — ответил Флек.
Чуть склонившись, он отступал к роскошной двери, увенчанной карнизом и пышным антаблементом, в левой половине комнаты. Точно такая же дверь украшала стену справа от нас. За ними наверняка было множество сообщающихся комнат, таких же холодных и лишенных индивидуальности, как эта.
— История непр-р-ростая, если позволите. Родом я из Эльзас-Лотарингии, но детство провел в Веспреме, Трансданубия, Баконьские горы.
— Флек, если не ошибаюсь, венгерское имя?
Улыбка Флека сделалась жутковато зубастой, а влажные глаза оставались холодными.
— Да, мое имя и в самом деле венгерское, как вы заметили.
Он склонился еще ниже и потянулся за спину, нажал на ручку двери и, когда та открылась, исчез за ней, пятясь. Мы слушали, как удаляются шаги. Вдруг они резко стихли, будто Флек взмыл в воздух.
— Ты часто с ним встречался?
— Не повидаешь Вардиса — не повидаешься с Мередит. По-моему, даже сенатор вынужден устраивать детские праздники или званые обеды через этого типа.
— Сенатор в курсе твоих визитов?
— Конечно нет. Иначе зачем, по-твоему, мы ждали его ухода?
— Ну, значит, она смелая женщина.
— Думаешь, она чем-то рискует? Мередит Уолш плевать хотела на риск, у нее сила воли домушника. Погоди, она идет.
За массивной дверью слева по деревянному полу процокали каблуки.
— Я думал, она придет с другой стороны, а ты? — спросил я.
Олсон приложил палец к губам, уставившись на широкую дверь, будто в ожидании чего-то восхитительного или ужасного.
Когда дверь открылась, первой моей мыслью было: «Что ж, теперь я могу смело сказать, что видел по крайней мере двух невероятно красивых пожилых дам».
