которая работает в Ламонте, Парджита Парминдера, любит его. Они друзья. Даже когда он может говорить только цитатами из «Письма Скарлет» и любовного романа, который он нашел в больнице, они подолгу беседуют обо всем на свете.
— И Парджита, конечно, хороша собой.
— Не то слово. Поначалу я решил, что она любовница ведущего психиатра, однако выяснилось, что она работала у него няней.
— А как Гути выглядит сейчас?
Я попытался подобрать слова и неожиданно нашел то, что нужно:
— Знаешь, напоминает персонажа из «Ветра в ивах». Наверное, Крота.
— Как мило.
— Он и правда милый. Поразительно. Проторчал там всю жизнь, но не накопил ни капли обиды. Он считает, что это место для него самое подходящее. Говорит, ждал, когда поправится достаточно для того, чтобы мы могли приехать и помочь ему выздороветь.
— Ты веришь в это?
— Сам не знаю, во что я теперь верю.
— Ты ведь будешь поддерживать связь с Гути?
— Минога, я не собираюсь бросать его в беде.
— Ты назвал меня Миногой.
— Прости. Дон искренне пытался называть тебя по имени, но все время впадал в грех. А потом и я стал этим страдать.
— Мне вообще-то все равно. Минога была хорошей девочкой, если я правильно помню. Но Миногой называй меня только в присутствии Гути и Дона.
— Договорились.
Ли Труа выждала немного и сказала:
— Дон, похоже, тебе нравится больше, чем поначалу.
— Мы много времени провели вместе. Знаешь, как это бывает: пообщаешься с человеком пару дней и ждешь не дождешься, когда он уедет. С ним по-другому. Мне нравится, когда Дон рядом, и, честно говоря, он мне очень помогает.
— То есть твоему новому проекту.
— Ну да. Он, помню, был приличным парнем и, думаю, таким и остался.
— Ты жалеешь, что тогда не пошел с нами? Ты хотел бы познакомиться со Спенсером Мэллоном?
«У меня такое ощущение, что я познакомился с ним сегодня утром», — подумал я и ответил:
— Нет.
— Ты сейчас говоришь неправду.
— Будь я там с вашей бандой, я не смог бы думать обо всем в нужном аспекте. Мне нравится моя собственная скромная точка зрения. Это как стоять на тротуаре, смотреть сквозь чье-то венецианское окно и пытаться найти смысл в том, что разглядел.
Она задумалась над моими словами, и я представил, как Минога стоит с телефоном в руке в темном номере отеля, невидяще глядя перед собой, ее силуэт наполовину скрыт в тени. Она наконец заговорила, и я с удивлением почувствовал тепло в голосе:
— Когда-нибудь я тоже попытаюсь помочь, но мне нужно время, чтобы подготовиться к этому.
Мы попрощались, и тут до меня дошло, что я ничего не сказал о чудесном спасении от смерти в авиакатастрофе. Вот и хорошо, подумал я. Об этом она знать не должна.
Когда мы заехали на парковку Ламонта, кто-то вышел нам навстречу из-под большого орехового дерева. Я забеспокоился, но в солнечном свете смутная тень превратилась в Парджиту Парминдеру.
— Привет, — сказал я.
Я понял, что Парджите сейчас не до светских условностей. Пока она решительно шагала к машине, стало ясно, что в эти минуты ее больше всего занимал разговор с друзьями Говарда Блая.
— Да, привет, — ответила она и остановилась прямо передо мной. — Извините. Просто должна сказать… Я ждала на улице: почему-то была уверена, что вы вернетесь примерно к этому времени.
— И давно вы здесь стоите? — спросил я.
— Это неважно. Минут двадцать…
— Вы стояли под тем деревом двадцать минут?
— Пожалуй, даже полчаса. Прошу вас. Я была уверена, рано или поздно вы вернетесь, и хотела объяснить кое-что, прежде чем мы войдем. Я не хочу, чтобы вы думали, что я ужасный человек.
