— Ты волновался за нас? — спросил Дон.
— Конечно, волновался. Вы же едва не погибли.
Говард забрался в дальний конец стола и уселся в тенечке так, чтобы видеть весь сад Ламонта. Дон устроился рядом. Вдвоем они смотрелись как фермер и ковбой на одной скамейке: озорной, забавный фермер и обветренный, поджаренный солнцем старый ковбой, чем-то крепко озабоченный.
— Едва не погибли? — переспросил он.
— Да, о чем это ты? — подхватил я, усевшись напротив и поставив локти на стол.
— Я о том, что вы были на пороге гибели, но не погибли, потому что погибнуть не могли. Хотя это, конечно, не совсем «едва не погибли». Верно, верно ведь?
— Мне кажется, я ухватил твою мысль, — сказал я. — Но как ты узнал? Тебе птичка напела?
— «Легкое мерцание сумерек», — ответил Говард. — Я как-то нашел ее за диваном, но когда потом заглянул туда, ее уже не было.
— Так, Гути, — сказал я. — Давай договоримся: больше никаких «едва не», которые «не совсем», и ни слова о том, что было за диваном в комнате отдыха. Хорошо?
— «Она со мной», — ответил Говард.
На этот раз я почти почуствовал цитату: словно из когда-то отложенных в памяти деталей, подробностей и персонажей соткалась призрачная книга. Я отвернулся и обвел взглядом больничный сад.
Прекрасный зеленый ковер, спускающиеся уступами террасы. На этих широких ухоженных площадках по ровным черным асфальтовым дорожкам вдоль аккуратных четырехфутовых ограждений двигались мужчины и женщины в креслах-каталках. По середине террас тянулись длинные яркие цветники, обрамленные с каждого конца полукруглыми клумбами. Необходимое количество дубов и кленов отбрасывало ровно столько тени, сколько требовалось. Легкий ветерок играл фонтанами, разбрасывая водяные искры. Идеальное место, чтобы закончить жизненный путь, невольно подумалось мне. В больничном корпусе уюта, разумеется, меньше. Мне показалось удивительным, что в таком месте имеется такой великолепный сад. Я догадался, что он появился здесь позже, его вырастил кто-то, понимавший, что большой сад послужит выздоровлению пациентов Ламонта.
Не оглядываясь, я проговорил:
— Гути, когда ты сюда приехал, здесь было так же?
— Тогда здесь было совсем противно, сержант.
— Сержант?
— Не обращай внимания, — ответил Гути. — Ни на что не обращай внимания. Я же не обращаю.
— Ты по-прежнему говоришь цитатами?
— Все, что я говорю… — начал было Гути.
Короткая заминка, не дольше взмаха птичьего крыла, словно он что-то искал в своей удивительной памяти.
— …состоит из множества цитат. Как… как в блендере. Понимаешь, Джейк? Предложения, которые никогда прежде не встречались, соединяются, крича «ура». Мой доктор не верит, но это правда, и ничего тут не поделаешь. Он хочет, чтобы я черпал слова исключительно в незаимствованной речи, а я предпочитаю обратное. Никто не пользуется абсолютно незаимствованной речью, никто не разговаривает исключительно своими словами. К тому же говорю я абсолютно свободно.
— Это хорошо, что ты перестал цитировать одного Готорна, но в душе, наверное, не предал его забвению?
— «Что касается литературного языка — это так», — сказал Гути, довольно улыбаясь.
— А почему ты так делаешь? — спросил Дон. — Понимаю, звучит эгоистично, но это из-за нас?
— Я помню уроки английского в школе. — Он прикрыл глаза и сдвинул брови. — То есть я вспоминал, что помнил их. И все эти удивительные книги, которые мы читали. А вы помните? Помните?
— Да, наверное, почти все, — ответил я.
— А я читал от силы половину, — сказал Дон. — Поскольку был более типичным старшеклассником, чем вы, ребята.
— «Над пропастью во ржи», — стал перечислять Гути. — «Убить пересмешника». «Повелитель мух». «Приключения Тома Сойера». «Приключения Гекльберри Финна». «Последний из могикан». «Алый знак доблести». «Моя Антония». «Гамлет». «Юлий Цезарь». «Двенадцатая ночь». «Большие надежды». «Повесть о двух городах». «Домби и сын». «Рождественская песнь». «Рыжий пони». «Гроздья гнева». «О мышах и людях». «И восходит солнце». «Прощай, оружие». «Сепаратный мир». «Медведь». «Роза для Эмили». «Победитель на деревянной лошадке». «Небесный омнибус». «У нас в Мичигане». «Большая река двух сердец» и около полусотни других коротких рассказов. «Черный». «Смерть коммивояжера». «Пигмалион». «Человек и сверхчеловек». «Ребекка». «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту». «Зов предков». «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». «Скотный двор». «Куда боятся ступить ангелы». «Гордость и предубеждение». «Итэн Фроум». «Эмма». «Ярмарка тщеславия». «Тэсс из рода д’Эрбервиллей». «Джуд Незаметный». «Великий Гэтсби». Начало «Кентерберийских рассказов». А сколько поэзии! Элизабет Бишоп, Роберт Фрост, Эмили Дикинсон, Теннисон, Уитмен. И еще много-много… Просто ради удовольствия я прочел пять романов о Джеймсе Бонде и помню каждое слово каждой книги. «Харрисон Хай» Джона Фэрриса. Вся наша банда
