знаменитый: академик, космонавт, известный сталкер… писатель, в конце концов…).
– Дебил ты, Пэн… – произнесла Илона таким тоном, что я сразу понял: шутка не удалась.
Целью нашей поездки оказался небольшой микрорайон, граничивший с частным сектором: на четной стороне улочки четырехэтажные дома, современные, недавно построенные, на нечетной – халупы, окруженные садами-огородами.
Улица именовалась Тополиной. Но тополя остались только на ее «сельской» части, на «городской» торчали кое-где объемистые пни.
«Фиат» (точности ради: «Фиат Коала», ну совсем не подходящий для транспортировки видных и габаритных мужчин) начал притормаживать. Я напрягся: куда свернет Илона? Направо или налево? Нахлебался Питер Пэн за последние годы деревенской жизни выше крыши, сыт, благодарю, добавки не требуется…
Хвала богам, свернула к нормальным домам, припарковалась у одного из них. Я облегченно вздохнул…
Затем еще раз вздохнул, уже печально, и приступил к непростой процедуре извлечения из «Коалы» своего тела, весьма компактно упакованного в салон малолитражки…
Приятно, когда она приходит, твоя минута славы. Славы не среди своих, в сталкерских кругах я и без того прославлен… Настоящей славы, всенародной.
– Ты Пэн? – спросила девочка лет двенадцати, глядя на меня с нескрываемым восхищением. – Тот самый знаменитый Питер Пэн?
Лицом девчонка напоминала Илону, и я сообразил, что та удивительно рано приступила к процессу деторождения; хотя я и сам стал отцом в неполные шестнадцать, не мне ее упрекать…
Несмотря на ранний час, девочка была наряжена, как на праздник. В руке держала букет цветов, и не полевых, оранжерейных. Не хватало лишь расстеленной в мою честь красной ковровой дорожки и оркестра, играющего туш. Но и без того чертовски приятно…
Честно признался: да, Пэн, тот самый, знаменитый, – и протянул руку за букетом.
Минута славы не всегда длится ровно шестьдесят секунд, но все же называется так оттого, что очень коротка. Моя закончилась, едва начавшись.
Букет мне не вручили. И не планировали вручать. Рано встала и принарядилась девочка (звали ее Юлей, и приходилась она Илоне не дочерью, а сестрой) не в мою честь: сегодня ей предстоял последний экзамен, письменный русский, и все, свобода, каникулы! Букет, соответственно, предназначался кому-то из педагогов.
И все-таки… Мои захватывающие рассказы про Зону она хотела послушать всерьез. И глаза сверкали для меня… Обязательно поболтаем вечером.
– Я сейчас отвезу Юленьку к школе, а ты пока…
– Не рановато ли? Во сколько у вас экзамен-то?
Илона замялась.
– Ну-у-у… там… в общем, они с девчонками договорились пораньше встретиться, повторить кое-что…
Звучало объяснение так фальшиво, что я сразу догадался: у родителей одной из девчонок есть завязки в Министерстве образования, и секретный текст диктанта (или что они там пишут), хранящийся в запечатанном конверте, – секретный не совсем для всех… Со сливами в Сеть вариантов экзаменационных заданий министерство научилось успешно бороться: на общедоступные ресурсы перед экзаменом вбрасывается немалое число фальшивых заданий, поди-ка вычисли единственное нужное, все составлены одними людьми. А вот личные связи по принципу «ты мне – я тебе» не победит никто и никогда.
– Мы поехали, а ты тут пока можешь принять душ… поспать можешь пока…
Дважды повторенное слово «пока» прозвучало чуть по-особенному, с легким нажимом, с намеком…
И мне понравился этот намек.
Душ я принял быстро, но потом долго брился (это непросто делать одноразовыми бритвами, предназначенными… лучше даже не задумываться, для каких мест женского организма они предназначены).
Потом завис, разглядывая в зеркале – наконец-то в нормальном зеркале! – свое новое лицо. По большому счету, оно мне нравилось больше прежней физиономии Питера Пэна… К той я не то чтобы привык… и не то чтобы с ней смирился… ну, есть и есть, мне в конкурсах красоты не участвовать.
Стало лучше: твердое, волевое лицо не мальчика, но мужа, без налета безбашенной юношеской придурковатости.
Тревожило не лицо – тенденция, стоявшая за его изменениями…
Лязг ключа в замке мигом вымел из головы все тревоги.
– Пэн, ты порезался, я сейчас… – начала говорить Илона, стоя на пороге квартиры.
– У тебя тут такие бритвы, что… – начал возмущаться я, стоя на пороге ванной.
Оба не договорили, шагнули друг к другу. Слова стали не нужны – все, сколько их ни есть в мире.
Входная дверь все сообразила и сама собой плавно закрылась, лязгнув защелкой замка.
А мы без лишних слов занялись тем, что…
Выражаясь метафорически, мы совместили интерфейсы и состыковали разъемы, и сплели ноги, образовав зверя с двумя спинами, и погрузили нефритовый жезл в сапфировую пещеру удовольствий, и сыграли в старинную русскую игру «кольцо и свайка», и обмакнули росток бамбука в «соус любви»
