— Да какую… Фолк, бард. Как все.
— А, я тоже… А тут вон Андрея с его гитарой слушаю и больше ни на что не претендую. Только на гуляш.
— Про гуляш ты второй раз уже говоришь… А что это такое-то? — полюбопытствовал Джек.
Ласло с удовольствием пояснил:
— Рубят лук, мелко-мелко, и обжаривают его в свином жире до такого… золотистого цвета. Потом посыпают красным перцем, добавляют говядину, кубиками… майоран, соль, заливают водой и тушат, тушат, тушат, помешивают… Когда жидкое почти совсем выкипит, добавляют немного вина. Лучше всего токайского. Это хорошее вино такое, его у нас раньше делали, ну и сейчас вроде бы собираются, когда погода более-менее установится… Мясо потушится, можно класть картошку кубиками, красный перец — стручки чистят, чтобы семян не было, режут полосками — и помидоры. Заливают водой заново и варят минут двадцать. Кладут мучные клецки и подают на стол. — Венгр вздохнул и добавил: — Гуляш больше никто делать не умеет! Одни венгры… Только продукты все достать трудно, редко получалось готовить.
— А что такое клецки? — спросил Джек, сглотнув слюну, — по рассказу Ласло, штука была вкусная; Джек любил острое, а в его родной, отечественной, кухне острого было мало и раньше, а уж сейчас и вовсе…
— Такие мучные штучки… вроде шариков, вареные… — помогая себе руками, показал Ласло.
— Эй, — подал голос Эрик, убравший письма. — Что до еды, то…
— Не рассказывай о сосисках с кислой капустой, — попросила Елена.
— Да ну их, это баварцы выдумали разную фигню! А я из Вестфалии! Какой у нас айсба-аан…[43] — Он протянул последнее слово и даже зажмурился. — Так вот, берут…
— Лучшая вещь — это все равно лэмб,[44] — не выдержал Джек. — Лэмб с картошечкой фри…
— Если хотите жрать, так и скажите, — вновь вмешалась Елена.
Юноши посмотрели друг на друга и рассмеялись.[45]
— Вупперталь и сейчас город немаленький, — сказал Эрих мечтательно. — Семь тысяч человек! А было, говорят, семьсот тысяч… Знаете, какие у нас парки?! И вот хотите верьте, хотите нет, а они уже зеленеют! — гордо выпалил немец — совсем не похоже на себя. — Мы как-то старую библиотеку разбирали, такое там прочитали… Перед той войной было у нас до темной тьмы каких-то чужаков, вроде этих вот махди. Отбивали у честных немцев работу, девчонок… Отец даже рассказывал… Правда, потом, когда все началось, наши сразу отбили у них охоту жить; чего ждали, не пойму? Но все равно было уже поздно… — Он печально покачал головой.
— Как вы под русскими-то оказались? — с легкой подковыркой спросил Джек. И выругал себя мысленно.
Но немец не обиделся.
— Ну вот так получилось. Я, если честно, не знаю… Не нашлось у нас никого, кто всех бы вокруг себя собрал… А русские — что русские, чем они плохи? — И не удержался: — Уж точно лучше англосаксов.
— Зато двадцать лет всем вокруг жить не давать — на это у вас вожди нашлись,[46] — буркнул Ласло.
Эрих даже с какой-то гордостью шевельнул углом рта и сообщил:
— У Эльзы отец был пиратом, кстати… Совсем мальчишкой еще… — Потянулся и заявил: — Поеду в отпуск — сразу женюсь на Эльзе… Джек, Густав, вы не видели мою девчонку? — Он полез в карман и достал аккуратно заделанное в полиэтилен фото. Цветное. — Вот она, Эльза, — в голосе Эриха прозвучала настоящая нежность, лицо стало откровенно сентиментальным.
Джек пододвинулся ближе. С цветного снимка на мир ясным и спокойным взглядом смотрела хорошенькая голубоглазая блондинка, рослая, крепкая, с чуточку вздернутым носиком и доброй, немного растерянной улыбкой.
— Она сниматься боится, — сообщил Эрих, тоже любуясь снимком, как будто впервые.
— Краси-ивая, — сказал Густав.
Джек тоже кивнул. У него с девчонками всегда были сложные отношения. Постоянная была одна — познакомились в летнем рабочем лагере, когда им только-только по двенадцать исполнилось, целых три года они встречались, а потом появился выпускник их школы, а ныне — Его Императорского Величества джолли[47] с наградами за несколько «дел» за морями-океанами и… Прошел уже почти год, а Джек никем так и не заинтересовался.
— Вот такая она, моя Эльза, — гордо сказал Эрих, убирая фото. — Мы учились вместе, и я как-то не замечал, какая она — долго не замечал… — Немец быстро, но без стеснения поцеловал фото и убрал его. Потом слегка вызывающе посмотрел по сторонам.
— Он каждый раз боится, что будут смеяться, — шепнул Ласло Джеку. — Если тебе понравилась его Эльза, считай, что ты его друг.
Андрей, все это время ворошивший палочкой угли с краю костерка, вскинул голову.
— Эрих, а ты когда-нибудь был в музеях?
— Мм? Был, конечно. Мы даже в школе начали делать музей… только это теперь уже без меня…
— Лежат под стеклом снимки. Иногда — вот такие же девчонки. «Фотография такой-то, жены такого-то, убитого там-то…»
