болезни лечишь. Как ранее и сам Эрнесто, ни донна Селия, ни вызванные со всей округи местные врачи не имели ни малейшего представления о том, что это за недуг.
Дни проходили за днями, а лучше Эрнесто не становилось. Скорее, наоборот, его состояние постепенно ухудшалось. Он несколько раз ловил себя на том, что вставал посредине ночи и в одиночестве бродил по темному дому, замирая у дверей, за которыми спали его младшие братья и сестры, – и боролся с мучительным желанием ворваться внутрь, схватить спящего и одним движением разорвать своей жертве горло – так, чтобы на руки густым потоком потекла горячая кровь…
Эрнесто сам попросил мать позвать к ним бабушку Паолу. В детстве именно ее таинственные заговоры и травяные отвары помогли ему справиться с недугом там, где оказались бессильны прописанные врачом лекарства; он надеялся, что и сейчас она сможет ему помочь. В противном случае Эрнесто всерьез рассматривал вариант отправиться с большим камнем на шее исследовать илистое дно местной реки; в его глазах это была единственная возможность оградить свою семью от опасности, которую он теперь для них представлял.
– Абуэла, – слабо улыбнулся Эрнесто, когда сухонькая старушка вошла в его спальню с пучком горящих трав в руке, и ощутил знакомое с детства чувство облегчения: бабушка здесь, а значит, совсем скоро ему станет легче.
Однако вместо того, чтобы, как раньше, тут же обнять и пожалеть внука, бабушка Паола застыла в дверях и смотрела на Эрнесто с откровенным ужасом. Ее сухие пальцы разжались, и тлеющие травы посыпались на пол.
– Великие ориши! – прошептала она, трясущейся рукой вытащив из-под рубашки связку висящих на шее амулетов. Не отрывая взгляда от Эрнесто, на ощупь выбрала один, поднесла к губам и поцеловала. – Огун, Шанго и Орунмила, храните нас! Как такое могло произойти? – неверяще воскликнула она. – Кто сделал это с тобой, Тэтэ?
– Сделал что, абуэла? – потянулся к ней с постели Эрнесто, но, обессиленный, упал обратно на смятые простыни. – Что со мной случилось? – со всевозрастающим страхом прошептал он.
Бабушка медленно подошла к кровати и настороженно посмотрела на Эрнесто, словно разглядывая и оценивая нечто, видимое лишь ей одной. Нерешительно провела сухими пальцами по его впалой, заросшей густой черной щетиной щеке, дотронулась до спутанных, слипшихся от пота волос на макушке и сначала нерешительно, а потом все более и более уверенно стала гладить по голове, как делала всегда, когда он еще был маленьким, испуганным мальчиком.
– Ах, что же тобой случилось, Тэтэ… – уже не спросила, а сокрушенно вздохнула она и обреченно покачала головой.
И Эрнесто, взрослый двадцатичетырехлетний мужчина, объехавший весь Южноамериканский континент, побывавший в шкуре и странствующего врача, и молодого повесы, задорно смеявшийся с высоты баррикад мятежной Боготы прямо в черные дула винтовок, а затем назло тюремщикам во все горло распевающий революционные песни, со стыдом понял, что его глаза застилают совершенно непривычные, беспомощные слезы.
– Я не знаю, – прошептал он.
Эрнесто и правда не знал, что с ним случилось, но какая-то частичка внутри него, странная, загадочная, для которой не было названия и которую он не успел толком разбудить, точно знала, что случилось что-то страшное и непоправимое. И от этого осознания хотелось совсем по-детски заплакать.
– Я не знаю, что произошло, абуэла, – всхлипнул Эрнесто и уткнулся лицом в сухое плечо бабушки. – Я чем-то заболел. Но не пойму чем. И не знаю, как вылечиться.
Бабушка Паола продолжала гладить Эрнесто по волосам, а сама, чуть покачиваясь вперед-назад, задумчивым, остановившимся взглядом смотрела в пустоту прямо перед собой, словно пыталась решить непростую задачу.
– Абуэла? – робко позвал ее Эрнесто. – Абуэла, ты сможешь мне помочь?
– Я постараюсь, Тэтэ, – тяжело вздохнула бабушка Паола и поцеловала его в лоб. – Я очень, очень постараюсь…
Бабушки Паолы не было несколько дней; она ушла быстро, ни с кем не попрощавшись. Вернулась через несколько дней, принеся с собой большую, набитую чем-то дурно пахнущим холщовую сумку. Войдя в спальню к Эрнесто, которому, несмотря на все старания матери, становилось все хуже, она строго-настрого запретила домочадцам заходить в комнату до тех пор, пока они не получат ее разрешения.
– Что бы вы ни увидели, что бы ни услышали, не смейте открывать эту дверь, – наставляла она. – Даже если в доме случится пожар или сам президент приедет поздравить меня с днем рождения. Если меня прервут, случится непоправимое.
Сидевший в кресле со свежей газетой Эрнесто-старший скептически приподнял бровь, но промолчал. Заметно постаревший неудачливый бизнесмен и средней руки архитектор, он уже давно привык жить за счет доходов с унаследованной женой плантации чая-матэ и в последние годы не особо вмешивался в семейные дела, частенько проводя время вдали от дома, в компании молоденьких девушек из окрестных деревень.
Донна Селия тоже молчала, оставив свои сомнения при себе. Если ее малыш Эрнестино хочет, чтобы позвали бабушку Паолу, если он верит, что она ему поможет, то так оно и будет. Для старшего сына донна Селия была готова пойти на что угодно, ведь он был ее любимцем. К тому же она по-прежнему крепко верила, что судьбой ему предначертано стать великим человеком.
Войдя в комнату, бабушка Паола не только заперла за собой дверь на ключ, но и вбила в порог принесенные с собой три больших железных гвоздя, крепко заклинив дверь в спальню внука, затем завесила окна плотными занавесками и долго чертила вокруг кровати Эрнесто переплетающиеся друг с
