— Убить Наполеона? — похолодел от предвкушения Аваддон. — Господи, да только скажи.
— Мне вообще любопытно, — с лёгким раздражением произнёс Иисус, — почему, едва я остановлю ангела, он сразу делает вывод, что его отправят на убийство знаменитой персоны? Я понимаю, в Раю сложно, — но ведь не до такой же степени!
Аваддон понуро опустил крылья, усиленно стараясь не думать ни о чём.
— Ладно, это к делу не относится, — вскользь заметил Иисус. — Как ты уже понял, я только что с Земли. Загадочное предчувствие заставило меня вернуться на минуту раньше. Ты прав, дело касается Наполеона, но ошибся в степени кровожадности. Этот низкорослый месье, дай я ему здоровья, слишком много на себя взвалил — и у него отлично получается. Не пребывай я в уверенности, что Люцифер здесь абсолютно ни при чём, сказал бы: французу чёрт ворожит. В мои же планы вписывается здоровая конкуренция, а не покорение планеты одним-единственным монархом. Создание Французской империи от Лондона до Калифорнии несколько тревожит. Являться ему я не хочу: он наверняка в меня не верит, а тратить время на доказательства — не мой стиль. Нам придётся задействовать
Ангел тупо кивнул. Он атрофировал мысли, голова звенела, как пустой котелок.
— Впервые за сотни лет я обращаюсь к
— И всё? — насторожился ангел.
— А что ещё нужно? — лучезарно улыбнулся Иисус. —
Аваддон щёлкнул сложенными крыльями и склонил голову. Однако, едва он завернул за угол, Иисус неожиданно явился из воздуха снова — скромно и вежливо улыбаясь.
— Извини, забыл одну вещь сказать, — сообщил он. — Моего Отца всегда расстраивал конкретный случай с Каином и Авелем. Нет, это классический урок для всего человечества, но… Вдруг что-то у них пошло бы по-другому? Кардинально менять ничего не требуется. Однако держи дополнительный код. Надо сделать так, чтобы Каин стал земледельцем, а Авель — скотоводом. Отец уверен — профессия определяет будущее человека: да, он давно не видел Землю и отвык от людского поведения. Между нами — это он зря, земляне сильно изменились. Не удивлюсь, если здесь через сто лет и художник, пишущий акварели, станет страшнейшим диктатором столетия, — нимбом чувствую. Сделаешь? Приказывать не могу, это лишь моя личная просьба — штрих к основному заданию.
Ангела захлестнуло чувство верноподданности.
— Господи, да конечно… да как ты… да чтобы я… Клянусь Иерусалимом…
— А, ну вот и отлично, — улыбнулся Иисус. — Вечером, если вспомнишь, заходи. Мне такую славную амброзию привезли из испанских монастырей — великолепно укрепляет веру. Едва человек пригубит, сразу понимает, что Бог есть — это чудо из чудес, Аваддон.
…Ангел спокойно и без проблем миновал патрули французских драгун. Пачками стучали выстрелы, город горел, сажа крупными хлопьями падала с небес. В соседнем переулке слышалась ожесточённая ругань на двух языках — это гессенцы и итальянцы дрались за собольи шубы, обнаруженные в купеческом особняке. «Неплохая страна, — размышлял на ходу Аваддон. — Странная, конечно, но неплохая. И торговцы интересные. Только здесь я наблюдал такую экзотическую разновидность заработка — украсть бочку водки, продать за полцены, а деньги пропить». Без маски ангел чувствовал себя неуютно, зато бедный слепой с повязкой на глазах, в затасканном армяке и со стиснутой в пальцах суковатой палкой не вызывал подозрений у французов. Правда, уже на подходе к заветному дому (Аваддон то и дело сверял маршрут, указанный на папирусе староарамейскими буквами) к калеке привязались двое пруссаков,[42] коих заинтересовал именно видавший виды армяк. Крайне удивившись немецкой жадности, ангел беззвучно прикончил в подворотне обоих и, восхвалив благословение Господне, двинулся дальше.
И едва не столкнулся с Агаресом.
Демон как ни в чём не бывало выскользнул из особняка, оглянулся, —
Ангел благоговейно приложил обрывок ткани от туники Иисуса к её руке.