Продажное королевство

Каз завязал узел. Отойди назад. Но он не отошел. Парень стоял, слушая их дыхание, их ритм, их обоих, одних в этой комнате.

Тошнота никуда не делась, как и желание убежать, но зато появилось нечто другое. Каз считал, что хорошо знал язык боли, но это ноющее ощущение было ему в новинку. Ему было невыносимо просто стоять так близко к ее объятиям. Мне тоже нелегко. После всего что она пережила, слабым все равно оказался он. Но Инеж никогда не узнает, каково ему видеть, как Нина обнимает ее, наблюдать, как Джеспер берет ее под руку, каково стоять в дверном проеме или прислоняться к стене, зная, что он никогда не сможет подойти ближе. «Но сейчас я рядом», – подумал он с остервенением. Он носил ее на руках, сражался бок о бок, проводил с ней ночи напролет, пока они лежали на животах, всматриваясь в подзорную трубу и наблюдая за каким-нибудь складом или усадьбой купца. Но это было совсем другое. Он болен и напуган, его тело стало скользким от пота, но сейчас он рядом. Каз посмотрел на ее пульс, на доказательство сердца, бьющегося в том же бешеном ритме, что и его. Увидел влажный изгиб шеи, блеск коричневой кожи. Он хотел… Он хотел.

Прежде чем он успел передумать, Каз опустил голову. Инеж резко втянула воздух. Его губы замерли прямо над жарким местом соединения ее плеча и тонкой шеи. Он ждал. Попроси меня остановиться. Оттолкни меня.

Девушка выдохнула.

– Продолжай, – повторила она. Закончи историю.

Легчайшее движение, и его губы коснулись кожи – теплой, гладкой, вышитой капельками влаги, как бисером. Его охватило желание, в голове закрутилась тысяча образов, которые он копил, едва позволял себе представлять – копна ее темных волос высвобождается из косы, руки нащупывают гибкую линию талии, губы Инеж приоткрываются, нашептывая его имя.

Но тут все это испарилось. Он тонул в гавани. Ее тело обернулось трупом. Девушка смотрела на него мертвыми глазами. Внутри него все сжалось от отвращения и тоски.

Каз дернулся назад, и его ногу пронзило болью. Рот горел синим пламенем. Комната кружилась. Парень вжался в стенку, пытаясь сделать вдох. Инеж вскочила на ноги и шагнула к нему с обеспокоенным лицом. Он поднял руку, чтобы остановить ее.

– Не надо.

Она стояла посередине плиточного пола, окаймленная белым и золотом, как позолоченная икона.

– Что с тобой случилось, Каз? Что случилось с твоим братом?

– Это неважно.

– Расскажи мне. Пожалуйста.

«Расскажи ей, – требовал голос в его голове. – Расскажи ей все». Но он не знал, как и с чего начать. Да и к чему это? Чтобы она придумала, как оправдать его преступления? Он не нуждался в ее жалости. Ему не нужно оправдывать себя, только найти способ, как отпустить ее.

– Хочешь знать, что со мной сделал Пекка? – его голос больше походил на рычание, гремящее в кафельных стенах. – Лучше давай расскажу, что я сделал, когда нашел женщину, притворявшуюся его женой, девочку, притворявшуюся его дочерью. Или как насчет того, что произошло с мальчиком, который заманил нас в ту первую ночь своими игрушечными собачками? Хорошая история. Его звали Филип. Я обнаружил его, когда он играл в «Монте» на Кельштрате. Пытал его два дня и бросил истекать кровью в переулке, засунув ему в глотку ключик от заводной собаки. – Каз увидел, как Инеж вздрогнула, и почувствовал, как кольнуло в сердце.

– Все верно, – продолжил он. – Клерки из банка, сдавшие ему информацию о нас. Лживый адвокат. Человек, который бесплатно поил меня горячим шоколадом в фальшивой конторе Герцуна. Я уничтожил их всех, одного за другим, кирпичик за кирпичиком. И Роллинс будет последним. Грязь от этих поступков не очистить молитвами, Призрак. Меня не ждет ни покой, ни прощение – не в этой жизни, и не в следующей.

Инеж покачала головой. Как она могла и дальше смотреть на него с добротой во взгляде?

– Прощения не просят, Каз. Его надо заслужить.

– Этим ты намерена заняться, охотясь на работорговцев?

– Охотясь на работорговцев. Искореняя купцов и боссов Бочки, которые наживаются на них. Стараясь стать кем-то большим, чем просто следующим Пеккой Роллинсом.

Это невозможно. Ничего больше не было. Он видел правду, даже если Инеж не могла. Она сильнее, чем он когда-либо станет. Девушка сохранила свою веру и доброту, когда мир пытался вырвать их жадными ручищами.

Его взгляд прошелся по ее лицу – как всегда пристально, голодно, хватаясь за каждую деталь, как вор, которым он и являлся, – по темным бровям, по глубоким карим глазам, по изгибу губ. Он не заслуживал мира и не заслуживал прощения. Но если Каз сегодня умрет, возможно, единственное, чего он заслуживал, – это воспоминания о ней, которое заберет с собой на другую сторону – самое яркое из всего, на что у него когда-либо будет право.

Каз прошел мимо Инеж, взял перчатки с раковины и натянул их. Затем надел пальто, поправил галстук перед зеркалом и зажал трость под мышкой. Раз уж идешь на верную смерть, надо прилично выглядеть.