такой же обман, как ее вожделение к нему. Но если так, то зачем он к ней ходит?
Все-таки он ее любит. Он любит что-то, что видит в ней.
Он думает, ей тридцать один. Нет – тридцать два.
А его жена старше как минимум лет на десять – двенадцать. Как и жена мистера Бродерика, она
Как-то все подозрительно, черт побери. Что ни жена, то
Наверное, так женщины уклоняются от секса. Они вышли замуж, родили детей – и довольно, хорошего понемножку. И мужчине приходится получать секс в другом месте.
Который час? Одиннадцать утра.
Он опаздывает. Конечно, опаздывает.
После вчерашнего унижения, когда она целый день ничего не ела в предвкушении ужина в «Дельмонико». А он вообще не пришел. И позвонил только ночью, и придумал какое-то невнятное оправдание.
Он и раньше вел себя непредсказуемо. Пропадал на несколько дней. Она думала, он собирался ее бросить. Она видела, с каким отвращением он смотрел на нее. Отвращение невозможно подделать. Но потом он опять появлялся. Звонил. Через неделю, через десять дней.
Или приходил без звонка. Легонько стучал в дверь, прежде чем отпереть своим ключом.
Смотрел чуть ли не с яростью, чуть ли не с возмущением.
Ей нравится рассматривать себя в зеркале при тусклом свете. Зеркала в ванной следует избегать, оно беззащитное и беспощадное в ярком солнечном свете, но на трюмо зеркало мягче, снисходительнее. В зеркале на трюмо отражается женщина как она
На самом деле она выглядит (ей так кажется) моложе тридцати двух.
И гораздо моложе тридцати девяти!
Пухлые губки, как будто вечно надутые, в красной помаде. Лицо слегка хмурое, но это ей идет. Яркая брюнетка, чертовски привлекательная до сих пор, и он это знает,
Так устроен любой мужчина – он хочет женщину, которую вожделеют другие мужчины, но сама женщина
Следующий день рождения – это уже сорок. Может, она покончит с собой.
Хотя еще только одиннадцать утра, он все же заходит в «Трилистник» и берет выпивку. Водку со льдом. Всего одну порцию.
Его приятно волнует мысль о женщине с хмурым лицом, которая ждет у окна, сидя в синем плюшевом кресле. Полностью обнаженная, но в туфлях на шпильке.
Пухлые губы, красная помада. Тяжелые веки. Густые черные волосы, чуть жестковатые. Волосы на всем теле. Это его возбуждает.
Немного противно, да. Но возбуждает.
Однако он уже опаздывает. Почему? Как будто его что-то держит, не дает пойти к ней. Взять еще водки?
Он думает, взглянув на часы:
Волна облегчения. Больше он с ней не увидится!
И не надо бояться утратить контроль над собой, сделать ей больно.
Не надо бояться, что она спровоцирует его с ней
Она решает, что даст мерзавцу еще десять минут.
Если он не придет к одиннадцати пятнадцати, между ними все кончено.
Она запускает руку под сиденье, нащупывает ножницы. Вот они!
Она не собирается его зарезать – конечно, нет. Только не здесь, не в ее комнате, где кровь зальет зеленый ковер и синее плюшевое кресло и ей никогда не отмыть эти пятна, даже если она сумеет убедить полицию (а она сумеет), что он пытался ее убить, как часто бывало, когда они занимались любовью и он хватал ее за горло, сжимая сильно-сильно, а она просила его: