Остановились в самых дебрях. Палатки пришлось ставить на разных полянках – пятачках земли, не занятых деревьями.
– Останавливаемся на дневку, моемся, чистимся… – объявил Георгий, стягивая комбинезон, и первым подал пример – отправился к безымянному ручью сполоснуться. Но даже холодная вода не уняла сонливость.
Уступая в борьбе с собственным организмом, Георгий направился к Лидиной палатке.
– Можно? – спросил он, заглядывая за двойной полог.
Кастырина, затянутая в белый халатик, радостно оглянулась.
– Тебе – можно! – сладко улыбнулась она. – Что, за спораминчиком пришел?
– Ужасно просто, – пожаловался полковник, – стоя готов спать!
– Ну так поспи, чего ты? Часика два тебя приведут в норму.
– Да пробовал уже… Спать хочу, а заснуть – никак.
– Что ж в том удивительного – такой стресс пережить. Сейчас я тебе помогу… Посиди пока.
Кузьмичев, постанывая, сел, а Лида, улыбаясь по-прежнему, развела пальцами диамагнитный шов халатика, и скинула его, оставшись в одних туфельках.
Георгий жадно оглядел молодое, налитое тело, чувствуя, что усталость ничуть не повлияла на процесс возбуждения.
– Лида, я…
Молодая женщина шагнула к полковнику и положила руки ему на плечи. Она была совсем рядом, теплая, нежная, ласковая.
Кузьмичев обнял ее за бедра, притянул поближе, оглаживая тугие ягодицы и целуя живот.
– Ложись, – прошептала Лида вздрагивающим голосом, – я прописываю тебе физиопроцедуры…
Не торопясь, она уперлась ладонями ему в грудь, укладывая на спину, и стянула с него боксерские трусы. Полковник не сопротивлялся. Он помнил об Алле, он все понимал, но обидеть отказом Лиду не мог. А еще больше не хотел отказываться от такого подарка судьбы.
Кастырина легла на него сверху, вжимаясь приятной тяжестью.
– Любимый… – шептала она. – Хороший мой…
«Еще не женился, – мелькнуло у Георгия, – а уже завел любовницу…»
Он задыхался, совершая самые прекрасные и упоительные возвратно-поступательные движения. Он стискивал бедра Лиды, охватывал ладонями ее талию, дотягивался до грудей и сдавливал их жадными руками…
…Кузьмичев медленно провел рукой по волосам Кастыриной, по плечу ее, по волнующему изгибу прекрасного тела, вмял ладонь в бедро.
– Мне так хорошо… – проговорила врачиня.
– Мне тоже… И стресс прошел.
Женщина тихо засмеялась и встала. Потянулась, закидывая руки за спину.
В этот момент за пологом палатки ярчайше сверкнуло сиреневым, и раскатился гром взрыва. Тент лишь вогнуло воздушной волной, но вот от струйки перегретой плазмы силикет не уберег. Плазменный заряд, уже просверливший ствол дерева, остыл, но его жара хватило на убийство.
Лида и звука не издала – не успела. Вздрогнула только, когда ее прекрасную грудь прожигали ионы. Кузьмичев глухо вскрикнул – плазма «на излете», брызнув из черного канала в гибкой спине врачини, чиркнула ему по руке.
– Лида!
Георгий подхватил падавшее тело, еще минуту назад услаждавшее его, и уложил на постель. Он искал следы жизни на милом лице, но не находил их – губки врачини застыли, словно силясь вымолвить последнее слово, а глаза ничего уже не видели. Душа этой женщины, такая же прекрасная, как ее тело, покинула свое пристанище.
Кузьмичев с силой потер ладонями лицо. Перед ним прочертили свои губительные траектории заряды плазмы, пробивая бластер, валявшийся на надувной кровати, и запаливая корпус робота медслужбы. Робот покачался и упал.
А за пологом палатки продолжало сверкать сиреневым. Палатку то и дело сминало, будто бегемоты перебегали поверху. С шумом рухнуло поваленное дерево.
Полковник равнодушно натянул трусы и покинул надувной шатер.
Бомбежка пошла на убыль, сиреневый свет более не пробивался сквозь заросли, зато сами деревья стали опасны. Подрубленные плазменными зарядами, поднебесники валились, но упасть не могли – их заклинивало между стволами. Отломанные верхушки с шумом падали вниз, втыкаясь обрубками в рыхлую землю. Кроны, вонявшие эфирными испарениями, вспыхивали фугасами, поджигая отслоившуюся кору, и мелкие возгорания постепенно сливались в один пожар. Перегорая, растения лопались с оглушительным треском, раздваивая и четвертуя стволы. Тяжелые верхушки будто приседали, сгибая располовиненные деревья в дугу. Те не выдерживали и ломались, оглушая звуками, подобными выстрелам из пушки. Мягкая губчатая сердцевина, пропитанная жирами, занималась от снопов искр и ошметков горящей коры и сползала по стволу, пылая прозрачным синим пламенем.
– Уходим, мать вашу! – заорал Кузьмичев, подхватывая свой комбез и стряхивая с него брызги древесного жира. – Переверзев! Виштальский!
