шумок.
Словно в ответ на эти мысли, в отдалении послышался гул моторов. «Танки!» – пронесся по площади слух. Сразу несколько человек метнулись к ЦК. Вскоре из дверей здания показался Ельцин. Нетвердо ступая, он подошел к баррикаде и оперся на стол.
– Больше мужества, товарищи! – обратился к собравшимся. – Они не посмеют. Танкисты не станут давить людей.
Но это были не танки. К баррикаде подтянулась колонна армейских грузовиков. Каждый из них тащил на прицепе полевую кухню. Когда грузовики встали, из кузовов посыпались солдаты. Одни, подгоняемые прапорщиком, отцепили кухни и подкатили их ближе. Другие вытащили из кузовов столы и выставили их параллельно баррикаде. Затем стали носить ящики и коробки. В считаные минуты на столах горками возник нарезанный хлеб, стопки разовых пластмассовых тарелок и таких же стаканчиков. В завершение солдаты подтащили проволочные ящики с бутылками. Те зазывно позвякивали. Закончив, солдаты ушли. У столов и кухонь осталось несколько человек в белых куртках и колпаках. Одни встали у столов, другие откинули крышки котлов и стали мешать в них черпаками на длинных ручках. Над площадью поплыл аппетитный запах. Многие сглотнули слюну. В этот миг перед баррикадой возник молодой человек в куртке и джинсах.
– Здравствуйте, товарищи! – сказал он и улыбнулся. – Меня зовут Сергей Девойно. Я писатель и член Государственного комитета по чрезвычайному положению. Нам стало известно, что здесь мерзнут и голодают наши советские люди. Непорядок. Товарищи поручили мне накормить и согреть вас. Прошу! – Он указал на столы.
– Не слушайте его! – вскинулся Ельцин. – Еда наверняка отравлена.
– Вы так думаете? – поднял бровь Девойно и обернулся к столам: – Нигматулин, сооруди-ка порцию!
Невысокий солдат у стола схватил тарелку и протянул ее повару. Тот зачерпнул половником в котле и плюхнул в нее горку каши. Нигматулин воткнул в кашу пластмассовую ложку, приложил пару кусочков хлеба и поднес писателю.
– И это! – Девойно щелкнул себя по горлу.
Солдат сунул ему в руки тарелку и вернулся к столу. Там вытащил из ящика бутылку, сорвал с нее пробку-бескозырку и наполнил легкий стаканчик прозрачной водкой. Поднес Девойно. Тот принял, опрокинул жидкость в рот, крякнул и тут же заел теплой кашей.
– Гречневая, с мясом, – сообщил напряженно следящим за ним восставшим. – Вку-у-сная. С утра не ел – все некогда было. Присоединяйтесь, товарищи! Да, совсем забыл! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Среди вас есть женщины. Как интеллигентный человек, я не могу предлагать им водку. В котле одной из кухонь – глинтвейн. Горячий. Лучшее средство согреться на морозе. Думаю…
Он не договорил.
– Глинтвейн? Где глинтвейн?! – раздался крик. На стол баррикады влезла женщина, спрыгнула на мостовую с другой стороны и подбежала к писателю.
– Там! – указал он рукой.
Женщина метнулась к кухне. Солдат в белой куртке налил ей в стаканчик темной жидкости. Дрожащей от холода рукой женщина поднесла его ко рту. Глотнула, закрыла от удовольствия глаза, затем приложилась вновь…
– Девочки! Настоящий глинтвейн! Я такой за границей пила.
Эти слова будто прорвали плотину. Через столы полезли люди. Другие, сообразив, стали оттаскивать мебель в сторону. В образовавшиеся проходы хлынула толпа.
– Осторожно, товарищи, не толкайтесь! – увещевал голодных Девойно. – Водки и каши хватит всем. Мужчины, будьте джентльменами. Женщин – вперед!
Подбежавшие солдаты помогли навести порядок. К столам с едой выстроились очереди. Конвейер заработал. Каждому, подходившему к столу, совали в руки тарелку с кашей и стаканчик с водкой. Женщинам наливали глинтвейн. Люди отходили в сторону, пили и набрасывались на еду. Опорожнив посуду, занимали очередь вновь. Этому не препятствовали: водки и каши у представителей ГКЧП хватало.
Откуда-то появились журналисты. Они фотографировали и жужжали кинокамерами. Портативные камкордеры в СССР только начали выпускать, поэтому телевидение для новостных выпусков использовало старые технологии. В этой суете никто не заметил, как к Борису Николаевичу подошли двое. Один без замаха ткнул ему кулаком под дых. Второй подхватил обмякшего главаря. Нежно придерживая его за плечи, они увели Ельцина в темноту. Вожака хватились спустя время.
– Где Ельцин? – закрутил головой один из старших.
– Ушел, – ответил неприметный на вид мужчина лет тридцати.
– Куда? – изумился старший.
– Не знаю, – сказал неприметный. – Отдыхать, наверное. Сказал: «Я ухожу» – и все.
– Ну и хрен с ним! – прокомментировал один из инсургентов. По нему было видно, что очередь к столам он занимал не однажды. – Кричал: «Путч! Хунта!» А какая это хунта, если они о людях заботятся? Горячей еды подвезли, выпивки. И стоять не запрещают. Я этого писателя спрашивал, что дальше? Собираются нас разгонять? Он ответил, что ГКЧП на нас начхать. Можем стоять хоть до посинения. К одному из наших жена пришла. Говорит: весь день
