«голоса» слушала. Никто, кроме нас, против ГКЧП не выступил. Люди работают, занимаются делами, а мы дурня празднуем. Эх!
Инсургент махнул рукой и отошел. Пока слышавшие эти слова обсуждали новость, столы и кухни перед баррикадой убрали. Грузовики уехали. Вместо них к площади подрулил «Икарус». Открылись дверцы, и из автобуса посыпались мужчины и женщины в военной форме. Двое из них надели на плечи ремни аккордеонов. Вперед вышел стройный майор.
– Уважаемые товарищи! Вас приветствует Академический ансамбль песни и пляски Советской армии имени Александрова. Нам сказали, что вы здесь мерзнете и скучаете. Это неправильно. Так не должно быть в советской стране. Давайте же веселиться! Музыка!
Он дал знак аккордеонистам. Те растянули меха. Вперед выскочили плясуньи и закрутились на асфальте. К ним подлетели танцоры. Скоро уже вся площадь плясала и пела. Скука и холод отступили. Мысли о «хунте» – тоже…
– Мы ведем свой репортаж со Старой площади, где сегодня утром появилась баррикада, сооруженная людьми, недовольными решением ГКЧП о роспуске КПСС. Протестующих набралось пару сотен. Они простояли здесь световой день. Замерзли и оголодали. И тогда им, по распоряжению ГКЧП, привезли горячую пищу и согревающие напитки.
Журналиста с микрофоном на экране сменили кадры раздачи еды. Голос продолжил за кадром:
– Ведь это наши советские люди. Пусть они не согласны с решением Президиума Верховного Совета, это, однако, не означает, что их нужно бросить на произвол судьбы. Чтобы протестующие не скучали, на площадь приехали артисты Академического ансамбля песни и пляски имени Александрова.
На экране вновь возник журналист с микрофоном.
– За моей спиной танцующие люди. Никто не собирается прогонять их со Старой площади, как это сообщили западные информационные агентства. Здесь нет военных и милиции. Люди веселятся…
В этот миг к журналисту подлетела женщина. Чмокнув его в щеку, она засмеялась и скользнула в сторону.
– Вот так… – Журналист растерянно потер щеку. – Тут говорят: «Путч! Путч!» Но вы сами все видите. Если это и путч, то он какой-то неправильный…
Сюжет кончился, Владимир Иванович посмотрел на меня.
– Не постановка, – ответил я на его вопросительный взгляд. – Дама сама выскочила. Они же там все выпившие. В Останкино хотели вырезать этот эпизод, но я настоял.
– Правильно! – сказал Концевой. – Получилось искренне. Неправильный путч. – Он усмехнулся. – Вот и название для истории. Ты это хорошо придумал с выпивкой и едой, Сергей! И с ансамблем. Где, кстати, одноразовую посуду брали?
– В «Аэрофлоте».
– Поблагодари всех, кто помогал! – сказал Долгих. – От моего имени. Ансамбль – особенно. Что там сейчас?
– Разошлись, – сказал Концевой. – Чего зря стоять? Им подсказали, люди восприняли. Сейчас солдаты затаскивают мебель обратно, мои люди закрывают и опечатывают кабинеты. Ельцин – во внутренней тюрьме. Как с ним быть? Сажать нельзя – визгу не оберемся, выпустить – боязно. Опять что- нибудь завернет. Не человек, а ядерная бомба. Огромной разрушительной силы.
– Отправьте его послом, – подсказал я. – В Буркина-Фасо.
– Почему именно в Буркина? – удивился Владимир Иванович.
– Далеко от СССР. Взрывная волна не добежит.
Концевой засмеялся и погрозил мне пальцем.
– А если серьезно, пусть там спивается потихоньку.
– Злой ты человек, Сергей! – покачал головой Концевой.
– Наоборот, добрый. Не видели вы, как он, будучи Президентом России, дирижировал оркестром в Германии. Пьяный, естественно. Вся страна от стыда сгорала. Его повесить мало, а мы цацкаемся.
– Ладно, – хлопнул ладонью по столу Владимир Иванович. – Подумаем. Люди собрались? – Он посмотрел на меня.
Я кивнул:
– Идем!
Мы вышли из кабинета, двинулись коридором и остановились перед дверью, ведущей в зал заседаний Верховного Совета.
– Народу много? – спросил меня Долгих.
– Журналистов – с сотню. Дипломатов раз в пять больше. Одних американцев человек десять прибыло во главе с послом.
Долгих поморщился.
– Иди! – сказал Концевой. – Объявляй. Я за кулисами постою.
Я вышел на сцену и пробрался к микрофону, установленному посередине стола президиума. Остановился и окинул взглядом зал. Легкий шумок, царивший в зале, стих. Я физически ощутил на себе взгляды сотен глаз. Хотя, каких сотен! Сейчас на меня смотрят миллионы. Центральное телевидение ведет прямую трансляцию. Сигнал передают за границу. Можно сказать, весь мир приник к телевизионным экранам. В западных столицах гадают: что
