– Я понимаю, – сказала я.
Раньше я не могла понять, что отличает хорошую рисовальщицу хной от прочих. На мне всегда рисовала мастерица, хотя я знала, что у нее было несколько учениц и по крайней мере одна дочь – девочка пастушьего возраста, как сказали бы у нас в деревне. Эти девушки порой разрисовывали друг друга или прях, но ко мне они никогда не прикасались, даже чтобы поупражняться. Теперь я поняла, почему.
– Этот знак – на удачу, – объяснила она, указывая на широкий круг с крыльями. В узорах у меня на предплечьях пряталось несколько таких. – А этот придает силу.
От основания моих ладоней росли два дерева, тянувшие свои ветви к каждому из пальцев. Внизу она начертила линию, в которой я узнала пустыню, и шатры нашего отца – они обозначали мое прошлое. Потом она повернула мои руки ладонями вверх и сложила их вместе, потянув на себя. Когда она прижала мои руки друг к другу, узоры на бледной стороне предплечий сложились в птиц: на каждой руке было нарисовано по половинке, так что рисунок читался, только если сложить руки вместе.
– Госпожа, – произнесла она и отпустила мои руки.
– Спасибо, – поблагодарила я.
Если мне предстоит ужинать со своим супругом, мне понадобится любая помощь, какую я смогу получить.
Мастерица не объясняла мне смысл остальных знаков, но я чувствовала силу, заложенную в каждом из них. Когда она начинала рисовать новый знак, кожа под ним горела, словно к ней поднесли свечу. Когда знак был готов, боль отступала. Каждый рисунок делал меня сильнее, хоть я и не понимала их значения.
Наконец она закончила и громко хлопнула в ладоши. Прибежали остальные служанки и, пока мастерица собирала свои инструменты, они начали укладывать мои волосы в замысловатую прическу, к которой я наконец привыкла. Тут тоже были сложные узоры из кос и завитков, и я чувствовала старания, вложенные в каждую прядь.
Служанки принесли и надели на меня платье из синей ткани на несколько оттенков темнее, чем скатерть, которой накрыли стол, но не такое темное, как беззвездное небо. Платье закрыло нарисованных хной птиц, но я ощущала у себя на коже взмахи их крыльев.
Платье было расшито пурпурной нитью, но узоры на фоне темной ткани было сложно рассмотреть. Впрочем, мне не нужны были глаза, чтобы ощутить их линии. Я не знала, вкладывали ли остальные в свою работу такой же смысл, как и мастерица по хне, но чувствовала, что перед встречей с Ло-Мелхиином девушки облачили меня во все доспехи, какие были в их распоряжении.
Закончив со своими обязанностями, служанки ушли. Они все еще боялись меня. Впрочем, быть может, еще сильней они боялись мастерицу по хне, которая зорко следила за их работой, хотя никто и так не отлынивал. Последняя служанка, надевшая на меня туфли и подколовшая мой подол, чтобы я не споткнулась, замешкалась. Это была девушка, которая принесла мне чай в самое первое утро. Хотя с тех пор я несколько раз видела ее, мы никогда не разговаривали. Она дала мне сверток, упакованный в обрезки шелка, которые она, должно быть, выпросила у ткачих. Я угадала его содержимое по запаху и кивнула ей в знак благодарности. Мне так и не удалось найти чай самой, несмотря на несколько визитов на кухню и разговоры с поваром и его подмастерьями. А теперь она принесла мне его.
– Спасибо, – сказала я.
– Не стоит благодарности, госпожа, – ответила она.
– Ну-ка кыш, птичка, – сказала мастерица по хне. Я не поняла, к кому она обращалась, но ее тон так напомнил мне мать моей сестры, что я безотчетно сдвинулась с места. Ее рассмешило, что я решила, будто она отдает приказы своей госпоже, а служанка, уходя, улыбнулась. Мастерица протянула руку:
– Я заберу чай, госпожа, – сказала она. – Ваши покои могут обыскать, а мои никто обыскивать не станет. Если он вам понадобится, пошлите за мной. Всегда можно сказать, что вам нужна хна.
Я отдала ей сверток, и она спрятала его под платьем. Слишком многое в себе я не могла контролировать, но у меня были все эти женщины, а теперь еще и чай.
– А теперь вам нужно идти, – сказала она. – Сидя на подушках, держите спину прямо. Говорите, только если он сам обратится к вам. Ешьте небольшими кусочками и жуйте подолгу каждый кусок. Не пейте чай, пока он не остынет, а если будут дрожать руки, посидите на них, – она наставляла меня не ради приличий, но из страха за мою жизнь.
Я кивнула, почувствовав, как у меня пересохло во рту от горячего воздуха в купальне, а она обняла меня как родную дочь.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– Пусть ваши божества найдут вас, госпожа, – сказала она. Мне не хватало дружеской беседы с тех самых пор, как я приехала в каср Ло-Мелхиина, и теперь наконец казалось, что некоторые из женщин готовы рискнуть и привязаться ко мне. Я улыбнулась мастерице, а она развернула меня за плечи и подтолкнула к двери.
Воздух в коридоре купальни был душным, но в саду с фонтаном оказалось прохладнее. Солнце уже скрылось за стеной касра, и все вокруг окутывала тень. Легкий ветерок нес ароматы ночных цветов к моим покоям, в распахнутые настежь окна и двери. Но медлить было нельзя – Ло-Мелхиин уже ждал меня у входа. Увидев меня, он галантным жестом протянул руку, и я пошла через сад ему навстречу.
